Водоворот - [2]

Элиас пожал плечами.

— Мы сможем выявить зараженные гели путем простого допроса, поскольку теперь знаем, что искать. Заменим поврежденные на свежие — мы и так по плану должны приступить к четвертой фазе, а новый урожай уже созрел.

— Хорошо, — сказала Роуэн. — Начинайте.

Мерфи уставился на нее.

— Вам что-то не нравится? — спросила Патриция.

— Мы можем это сделать, никаких проблем, но это будет просто потеря… о, господи, да ведь половина Тихоокеанского побережья рухнула в море, и у нас явно есть более…

— Не у вас, сэр. Вы получили задание.

Он отвернулся, вновь скрывшись за невидимой статистикой.

— О какого рода внешнем толчке вы говорили, доктор? — спросила она вслед.

Элиас остановился.

— Что?

— Вы сказали, что он исчезнет «при отсутствии внешнего толчка». Что вы имели в виду?

— Нечто, способное увеличить уровень репликации. Новые данные для усиления мема.

— Какого рода данные?

Он обратил лицо к ней.

— Таких нет, мисс Роуэн. В этом вся суть. Вы ведь вычистили записи, разрушили корреляции, устранили носителей, так?

Роуэн кивнула.

— Мы…

«…убили наших людей…»

— …устранили носителей.

— Вот и прекрасно.

Она намеренно смягчила тон голоса:

— Пожалуйста, выполните мои инструкции, доктор Мерфи. Я знаю, они кажутся вам несущественными, но я лучше предприму меры предосторожности, чем стану рисковать.

На его лице четко отразилось то, что он думал об уже предпринятых ей «мерах предосторожности». Элиас кивнул и вышел, не произнеся ни слова.

Роуэн вздохнула и ссутулилась в кресле. Перед ее глазами скользнул очередной заголовок: еще четыреста «оводов» удачно реквизировано для очистки Ситэка. Таким образом, число маленьких телеопов между Ситэком и Гонкувером достигло пяти тысяч, и теперь они метались повсюду, пытаясь обнаружить тела, пока тиф и холера не утащат всех на самое дно.

Миллионы погибших. Триллионы ущерба. Она знала, эти потери — ничто по сравнению с альтернативой. Вот только такие утешения помогали плохо.

На спасении мира висел ярлык с немалой ценой.

ВОЛЬВОКС [2]

РУСАЛКА

Тихий океан валился ей на спину. Она не обращала на него внимания.

Он раздавил тела ее друзей. Она забыла о них.

Он выпил свет, ослепив даже ее чудесные глаза. Бросал вызов, побуждал сдаться, включить головной фонарь, словно какому-нибудь инвалиду-сухопутнику.

Она плыла дальше в полной темноте.

Со временем ложе океана поднялось крутым откосом, ведущим к свету. Дно изменилось. Ил исчез под липкими сгустками полупереваренной нефти: огромный всепланетный ковер, под который целое столетие заметали маслянистые разливы. Внизу призраками маячили поколения затонувших барж и рыболовных траулеров, каждый корабль — одновременно труп, склеп и эпитафия самому себе. Она исследовала первый, попавшийся ей на пути, проскользнула сквозь разбитые иллюминаторы, по перевернутым коридорам и как сквозь сон припомнила, что обычно в таких местах скапливалась рыба.

Давным-давно. Теперь остались только черви, задыхающиеся двустворчатые моллюски и женщина, ставшая амфибией волей абстрактного слияния технологии и экономики.

Она не останавливалась.

Света уже хватало на то, чтобы видеть без линз. Океанское ложе подергивалось от движений вялых эвтрофилов [3], созданий настолько черных от гемоглобина, что они могли выжать кислород даже из камней. Застигнутые нежданным сиянием, они блеснули алым в краткой вспышке фонаря.

Женщина не останавливалась.

Вода стала настолько мутной, что временами беглянка едва видела собственные ладони. Скользкие скалы, проплывающие внизу, принимали угрожающие формы — скрюченных рук, изогнутых конечностей, зияющих провалами черепов с тварями, корчащимися в глазницах. Иногда слизь казалась на вид чуть ли не плотью.

Когда женщина почувствовала притяжение прибоя, дно сплошь покрывали тела. Они тоже как будто скапливались тут поколениями. Некоторые уже превратились в симметричные пятна водорослей. Другие же были достаточно свежими, мерзко раздулись, стремились подняться вверх, борясь с обломками, удерживающими их внизу.

Но ее беспокоили не тела. А свет. Даже отфильтрованный столетиями миазмов, висящих в воздухе, он казался ей слишком ярким.

Океан вытолкнул ее вверх, утянул вниз в ритме, который одновременно слышался и чувствовался. Мертвая чайка, вращаясь, проплыла мимо, влекомая течением, запутавшаяся в моноволокне. Вселенная ревела.

На краткий миг вода перед беглянкой исчезла. В первый раз за год она увидела небо. А потом огромная влажная рука шлепнула ее по затылку, снова ткнув носом в дно.

Она прекратила грести, не зная, что делать. Правда, ничего решать и не пришлось. Бурлящие волны, маршируя к берегу бесконечными серыми рядами, дотащили ее до самого финала.

* * *

Она лежала на животе, задыхаясь, вода вытекала из механизмов в груди: жабры отключались, кишки и воздушные протоки раздувались, пятьдесят миллионов лет эволюции позвоночных сжались в тридцать секунд, с легкой руки биотехнологической промышленности. Желудок свело от хронической пустоты. Голод превратился в друга настолько преданного, что она с трудом могла представить его отсутствие. Стянула плавники с ног, поднялась, покачнувшись, когда заявила о себе гравитация. Сделала робкий шаг вперед.