Водоворот - [44]
Дорош подошел совсем близко к окошечку, так, что на него упал свет, поправил очки:
— Вы что, не верите мне?
Охранник внимательно посмотрел на Дороша и, рассудив, очевидно, что он заслуживает полного доверия, крикнул кому-то во двор, чтобы открыли ворота.
Ворота распахнулись, и трояновцы беспрепятственно въехали на заводской двор. «Ну, через первую линию обороны прорвались»,— с облегчением вздохнул Дорош, но радость его оказалась преждевременной: двор, как на ярмарке, был забит возами. Люди, собравшись небольшими группами, вели скучные, долгие беседы, только бы не проспать очередь, а если, не выдержав, засыпали, другие потихоньку втискивались, чтобы быстрее добраться до ям с жомом. Некоторым это удавалось сделать незаметно, но чаще их обнаруживали, и тогда в темноте раздавался тревожный крик:
— Никифор! Сюда!
Трещали возы, сопели быки, мужики матерились, выброшенный из очереди тихо ругался:
— Погоди, и тебе так придется, бычий хвост…
— Ты у меня поговори, вот отцеплю люшню…
— Придешь к нам подсолнечное масло бить, мы из тебя и надавим жмыха…
— Ты слышишь, Никифор, еще и огрызается? Незаконно втерся, да еще грозит.
— А ну, заткни глотку! — густым басом отзывался из темноты Никифор.— А то как вырву из ярма занозу…
Сергий, слушая эту перебранку, сокрушенно вздохнул и безнадежно махнул рукой:
— Рассупонились не меньше как на двое суток…
— Что ж поделаешь? Пойдем, поищем начальство. Может, что и выклянчим,— подбадривал его Дорош.
В кирпичном двухэтажном здании, где размещались все службы, было темно. Только они переступили порог и вошли в коридор, дед-сторож, спавший на лавке, вскочил и решительно загородил дорогу:
— Вам куда?
— Нам бы из дирекции кого,— объяснил Дорош.
— А кого вы теперь найдете — полночь уже.
— Может, хоть кого-нибудь. Ну хотя бы начальника цеха.
— Говорю вам — нет никого. У нас работа в восемь часов заканчивается.
В это время по коридору шел рабочий в засаленной кепке и фуфайке. Услышав разговор, он повернулся к Дорошу и сказал, что в пятой комнате слева засиделся «зам»: «Чешите скорее, пока не убежал».
Дорош быстро нашел комнату и тихонько постучал в дверь, но никто не отозвался. Дорош постучал сильнее, но за дверью продолжали молчать. Тогда Дорош потянул дверь к себе и вошел в маленькую комнату, слабо освещенную лампочкой с абажуром из газеты. Вслед за ним вошел и Сергий. За столом, склонив голову набок, лысый человек что-то писал, не обращая внимания на вошедших. Лицо его не было ни суровым, ни приветливым, ни злым, ни добрым,— как у человека, занятого очень важной работой. Дорош сел на стул и стал ждать. Сергий, сняв шапку, стоял у двери. Прошла минута, другая, «зам» все шевелил губами и писал. Тогда Дорош поднялся и громко сказал:
— Товарищ, мы, конечно, понимаем, что уже поздно, что вы заняты, но у нас очень серьезное дело.
«Зам» даже не шелохнулся.
— Может, он глухой? — предположил Сергий.
«Зам» поднял голову и зарычал низким басом:
— Если вы безотлагательно не выйдете из кабинета, я сейчас же позвоню Родиону, и он вас выгонит в шею. Прием давно закончился.
— У нас очень важное дело.
— Еще раз повторяю…
— Что вы повторяете? — вспыхнул Дорош.— Вы не князь, мы не слуги. Давайте говорить по-деловому.
«Зам» вышел из-за стола, прищурил на Дороша близорукие глаза, снова сел за стол и грубо спросил:
— Чего вы хотите?
— Нам нужен жом. То, что нам положено, мы уже вывезли, теперь просим добавочно. Со скотом у нас дела плохи.
Подперев голову рукой, «зам» молчал. Дорош ждал, что будет дальше.
Сергий вытянулся у двери и нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Молчание продолжалось так долго, что он не выдержал:
— Значит, пускай скотина пропадает? — Он подошел крадущимися шагами к столу, крепко сжав в руке черемуховое кнутовище.— Ишь разъелся на патоке, хоть в плуг впрягай.
Потом надел шапку и, грохнув дверью, вышел из кабинета. Этим он чуть не испортил все дело. «Зам» вскочил как ошпаренный и так раскричался, что невозможно было его унять. Наконец он остыл и выписал Дорошу под расписку две тонны жома. Дорош схватил накладную и опрометью выскочил во двор. В темном углу он нашел взволнованного Сергия, который прошептал ему:
— Вы, Валентин Павлович, только не сердитесь. Наши подводы в дальнем углу двора стоят. Мы уже с Денисом их нагрузили.
— Как нагрузили? А накладная?
Сергий похлопал по стволу Денисовой винтовки, висевшей у него за плечами.
— Вот наша накладная.
— Вы что, сдурели?
— Да вы не волнуйтесь, мы без грубостей… Просто я взял у Дениса ружье и на глазах у сторожа провел подводы к жмыховым ямам. Резервным. Теперь главное — прорваться в воротах.
— Веди.
Миновали огромные, длинные, словно улицы, склады, пересекли узкоколейку, долго петляли между высокими штабелями дров. Под самым забором что-то зашевелилось, и из темноты выступил Денис, внимательно в них вглядываясь. В руке он крепко сжимал занозу.
— Думал, чужие. Ну, поехали, что ли?
Он подошел к быкам, всунул занозу в ярмо, она тихо зазвенела.
— Давайте. Быстрее!
Понукая быков, стали выбираться со двора, благополучно объехали склады, проскрипели мимо черной реки подвод, которые ждали своей очереди.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Из общего количества 9200 белорусских деревень, сожжённых гитлеровцами за годы Великой Отечественной войны, 4885 было уничтожено карателями. Полностью, со всеми жителями, убито 627 деревень, с частью населения — 4258.Осуществлялся расистский замысел истребления славянских народов — «Генеральный план „Ост“». «Если у меня спросят, — вещал фюрер фашистских каннибалов, — что я подразумеваю, говоря об уничтожении населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц».Более 370 тысяч активных партизан, объединенных в 1255 отрядов, 70 тысяч подпольщиков — таков был ответ белорусского народа на расчеты «теоретиков» и «практиков» фашизма, ответ на то, что белорусы, мол, «наиболее безобидные» из всех славян… Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Советской Белоруссии.
Роман И. Мележа «Метели, декабрь» — третья часть цикла «Полесская хроника». Первые два романа «Люди на болоте» и «Дыхание грозы» были удостоены Ленинской премии. Публикуемый роман остался незавершенным, но сохранились черновые наброски, отдельные главы, которые также вошли в данную книгу. В основе содержания романа — великая эпопея коллективизации. Автор сосредоточивает внимание на воссоздании мыслей, настроений, психологических состояний участников этих важнейших событий.
