Водоворот чужих желаний - [4]

— Катюша, милая, ты мне будешь, как доченька, — улыбалась мама Артура. — Ты представить не можешь, как же мы рады за Артурчика! Правда, Седа?

Та улыбалась, кивала, перебирала длинные волнистые волосы, посматривала на Катю загадочно. Пару раз подарила ей помаду и тени — дешевенькие, правда, но Кате все равно было приятно.

— Мам, они славные, — говорила она матери, приехав к той на выходные.

— Славные-славные, — кивала мать, и в голосе ее слышался неприкрытый скепсис. — Кем, говоришь, сестренка твоего ухажера работает?

— Продавщицей. То есть консультантом. А что?

— Нет, ты говори как есть — продавщицей. А то придумали всяких консультантов… В бутике, может, консультанты, а на рынке — продавщицы.

— Мама, она не на рынке!

— Универмаг ничуть не лучше рынка, — отмахивалась мать. — А может, и хуже.

— Ну и что? Чем ее работа плоха?

— Ничем, Катюша, ничем. Ты борщик-то ешь, ешь. А мать кем работает?

— Диана Арутюновна пока никем, она работу ищет.

— Конечно, конечно. Как овдовела два года назад, так все и ищет.

— Да не придирайся ты, мам! Зато у них Артур хорошо зарабатывает, он и мать, и сестру содержит!

Здесь Ирине Степановне возразить было нечего. После гибели старшего Ашотяна парня взял в свою фирму какой-то дальний родственник, и с тех пор Артур занимался продажей машин. Катя интересовалась его работой, но Артур рассказывал о ней неохотно, скупо, уверяя, что его «бизнес», как он говорил, будет ей совершенно неинтересен. Он ездил на хорошей, хоть и подержанной иномарке, любил одеваться с иголочки, частенько водил Катю в ресторанчики, и она видела, какие щедрые чаевые Артур оставляет официантам.

— Содержит, — неохотно соглашалась Ирина Степановна. — Ой, Катюша, только не торопись, прошу тебя. Присмотрись к ним внимательнее. Будь моя воля — ей-богу, поселилась бы с тобой в твоем захудалом общежитии, чтоб не мотаться тебе ко мне за сто километров. И ты была бы под присмотром.

Катя и не собиралась никуда торопиться: до окончания института еще весь пятый курс остался, Артур никаких предложений ей не делал. «Подумаешь, с семьей познакомил! Это ни о чем не говорит».

В начале декабря, выйдя из общежития рано утром и торопясь в институт к первой паре, Катя увидела подъезжавший к остановке автобус и ускорила шаг. Ледяную дорожку, присыпанную снегом, она заметила только тогда, когда ноги уже разъехались на льду; Катя нелепо взмахнула руками и упала на спину, треснувшись затылком об лед.

— Хорошо, что есть шапка на глупой голове, — сказала она себе, глядя в пасмурное небо, откуда валил снег. — Отделаюсь синяком.

Она повернула голову вправо-влево, убедилась, что ее позорного падения никто не видел, и попыталась встать. Резкая боль, какой Катя никогда раньше не испытывала, пронзила позвоночник, и она вскрикнула.

— Господи, да что же это такое… — пробормотала Катя, смаргивая выступившие от боли слезы. — Неужели и на спине синяк?

Она сделала еще одну попытку встать, снова закричала и перевела дыхание. У нее что-то случилось со спиной, и теперь она не могла подняться.

— Мамочка… — жалобно сказала девушка. — Разве так бывает? Ничего, ничего, я сейчас полежу и поднимусь. К первой паре не успею, значит, приеду ко второй…

Она бормотала себе под нос, одновременно пробуя двигать руками и ногами, проверяя, насколько ограничены ее движения, и убеждаясь, что чувствует боль только при попытке подняться. Снег шел все сильнее, и Катя представила, как через час ее занесет.

«Получится сугробик. А если полить его водой — то горка».

Сумка при падении отлетела в сторону, и Катя, сжав зубы, попыталась дотянуться до нее. Получилось это только с третьего раза, потому что боль была невыносимой: казалось, что кто-то со всего размаху ударяет ее тупой иглой в позвоночник. Подтащив сумку, Катя долго лежала, прижимая ее к себе и тяжело, прерывисто дыша. Затем кое-как вытащила телефон и набрала номер «Скорой».

Артур примчался в больницу вечером. Долго сидел возле Кати, расспрашивал ее, потом искал врачей, допытывался у медсестры о диагнозе и прогнозах и в конце концов вернулся обратно и сел около кровати с отрешенным лицом.

— Слушай, — сказал он наконец, и в речи его прорезался акцент — совсем как у младшей сестры. — Ты, главное, не бойся. Мы тебя вылечим. Деньги найдем. Все сделаем. Главное — не бойся.

«Я и не боюсь», — хотела сказать Катя, но боль снова проткнула иглой, и она стиснула зубы. На самом деле ей было страшно. Она помнила перепуганное лицо приехавшей днем мамы, ее долгий разговор с врачом после того, как Катю осмотрели и просветили на каком-то большом гудящем аппарате, мамино заплаканное лицо. Слова Артура успокаивали Катю, и ей отчаянно хотелось, чтобы он остался. Но Артур ушел, пообещав забежать на следующий день.

Началось долгое и мучительное лечение. Катя не хотела слушать подробностей об операции, которая ей предстояла. Она не понимала, почему ее здоровое молодое тело приковано к кровати всего лишь из-за какого-то падения на лед. Она не хотела думать о том, что будет после операции. Врачи произносили слово «реабилитация» так, как будто все уже позади, но она понимала, что на самом-то деле все только начинается. Мама подолгу разговаривала с врачами и один раз призналась дочери, что собирается занять денег на работе. У Кати не было иллюзий о бесплатности отечественной медицины, но слова мамы поразили ее, и она заплакала — первый раз после падения. У кого мама будет занимать деньги? У таких же, как она сама, терапевтов, работающих в поликлинике маленького провинциального городка? Смешно.