Водораздел - [99]

Харьюла тоже вышел на крыльцо.

Заметив, что гость снарядился по-дорожному, Степанида подбежала к нему.

— Уже и пошел? Не поел, не попил, а-вой-вой…

— Надо идти. По утреннику-то лыжи лучше скользят, — Харьюла взял приставленные к стене у крыльца лыжи и поблагодарил хозяйку.

— Чего уж тут благодарить, — виновато улыбнулась Степанида. — Будешь опять у нас, так заходи на чай.

И, захватив с воза огромную охапку сена, исчезла в широких дверях сарая.

Харьюла направился к избе, где остановились на ночлег его разведчики. Там он узнал, что Донов еще позавчера вернулся в Кемь. Разведчики вышли за околицу и только здесь, за ручьем, встали на лыжи. Растянувшись цепочкой, пошли в сторону Кеми. Долго еще был слышен позади постепенно отдаляющийся шум порога.

Судя по тому, что товарный состав с прибывшими из Петрограда красноармейцами поставили на запасный путь, а паровоз отцепили и, как видно, не собирались скоро подавать, отряд не имел намерения отправляться никуда из Кеми, во всяком случае, в ближайшее время. Об этом же свидетельствовало и то, что жизнь в теплушках текла совсем «по-домашнему». В одних вагонах еще спали, обитатели других только протирали заспанные глаза или принимались за утреннее чаепитие. В так называемом штабном вагоне, который почти ничем не отличался от других теплушек, утренний чай попили, и Донов уже играл со своим вестовым в шахматы.

Донов любил на досуге поиграть в шахматы. Только, к его огорчению, в отряде не было достойного партнера. В шашки играли многие, а вот шахматиста не оказалось ни одного. Поэтому Донов начал в свободное время готовить себе партнера из своего вестового. Правда, преследовал он при этом и еще одну далеко идущую цель — ему хотелось отучить своего вестового от некоторых лихих манер, свойственных этому парню с Лиговки.

— Это тебе не шашки, Емельян, — усмехнулся Донов. — Я ведь съем твою королеву.

— Михаил Андреевич, — взмолился Емельян, — дозвольте взять ход обратно.

— Надо сперва ход обдумать хорошенько, а только потом делать, — наставительно сказал Донов, но все же смилостивился. — Ну ладно, бери. В последний раз…

Шахматы были из настоящей слоновой кости. Емельян реквизировал их в императорском дворце в Царском Селе. Может быть, сам государь-император держал в руках эти фигуры, которые теперь красовались на простом, сколоченном из досок столе штабного вагона рядом с большим закопченным чайником и пустыми жестяными кружками.

Где-то далеко прогудел паровоз. Донов прислушался. Снова раздался гудок, теперь уже ближе. С юга шел поезд. Донов ждал его еще вчера, но он почему-то опоздал. Видно, опять где-то разобрали путь. Они ведь тоже из-за этого подоспели лишь к шапочному разбору. Приехали в Кемь, а белофиннов уже разбили.

— Вечером доиграем, — сказал Донов и поднялся.

К станции подходил товарный поезд, к которому был прицеплен один пассажирский вагон. Да, это был тот самый поезд, которого ждал Донов. С этим поездом он должен получить указания относительно дальнейших действий своего отряда. Он уже организовал охрану Кемского железнодорожного моста, назначил коменданта станции, но еще точно не знал, какой именно участок дороги будет охранять его отряд, южный — от Кеми до Петрозаводска или северный — от Кеми до Мурманска.

Донов стал искать свою шапку, куда-то закатившуюся во время игры. Емельян заметил ее под столом.

— Да вот она…

Он нагнулся, достал шапку и протянул Донову.

— Пожалуйста, ваше благородие.

По его тону трудно было понять, то ли он добавил «ваше благородие» просто по привычке, то ли это была ирония, с которой после революции солдаты относились к бывшим офицерам.

— Эх ты, Емеля-пустомеля! — Донов легонько щелкнул Емельяна по лбу. — Пошли.

Донов засунул в карман шинели небольшой пакет, в котором был кусок масла и фунт соленой семги, привезенной из Подужемья, и они вышли из вагона. На улице так ослепительно светило солнце, что пришлось на секунду зажмуриться, а когда глаза привыкли к яркому свету, они увидели, как из теплушек их состава посыпались красноармейцы и ринулись гурьбой через пути к прибывшему поезду. Следом за ними бежали ребятишки из пристанционных бараков, пробираясь пол вагонами только что остановившегося поезда на перрон, уже забитый людьми. Из прибывшего поезда тоже выскакивали красноармейцы и издали казалось, что платформа заполнена одними красноармейцами. Но, подойдя ближе, Донов и Емельян увидели в шумной толпе рабочих-путейцев, обтрепанных военнопленных, подоспевших к поезду торговок и девчат из бараков, пришедших из любопытства поглядеть на вновь прибывших.

— Михаил Андреевич, глянь, ножки-то какие! — причмокнув, зашептал Емельян.

У самого входа в здание вокзала стояла какая-то городского вида барышня, и по одежде и по всему внешнему виду отличавшаяся от девушек из рабочих бараков. Донов взглянул на нее. Уж не залетная ли птаха из Питера? В те тяжелые дни, когда немцы были на подступах к Петрограду и город начали эвакуировать, самая разношерстная публика устремилась из столицы во все концы страны в поисках такого места, где жилось бы спокойней и сытнее, чем в голодном Питере. Кое-кто из «искателей счастья» подался и на север, прослышав, что бывшие союзники что-то замышляют в Мурманске.