Водораздел - [31]
— Что здесь происходит?
В дверях стоял полковник Брусницын.
Полковник подошел к столу, и так же, как сделал пару минут назад Мордашев, обошел труп и внимательно осмотрел его со всех сторон. Потом он прочитал записку, повернулся лицом к Мордашеву и дежурному и сказал:
— Так, так. И что же это вице–губернатор, секретарь совета безопасности Великоволжского края в такой поздний час делает в кабинете начальника краевого УФСБ?
С вице–губернатора от неожиданности слетела его обычная отстраненность и наглость. Он раскрыл было рот, чтобы ответить в своей обычной манере, но слова ему в голову не приходили.
— Так, а что это у нас за бумажки тут такие? На память о покойном решили прихватить? — продолжал полковник, и не сделав никакого перерыва приказал:
— Дежурный! Быстро опергруппу на место происшествия. Это первое. И второе. Немедленно доложить о происшествии в Москву и в окружное управление.
— Вас понял, — неуверенно сказал дежурный, появившийся в кабинете вслед за полковником, и повернулся к двери.
— Стоять! — подал голос пришедший в себя Мордашев.
— Слышь, полковник, — обратился он к Брусницыну, — давай не будем торопить события. Надо подождать сутки. Я думаю, картина происшествия очевидна. Это однозначно самоубийство. А здесь полпред, завтра его совместная с губернатором пресс–конференция. Давай не будем омрачать…
— Товарищ вице–губернатор, — ответил Брусницын, — вы, может быть, не совсем понимаете, что случилось, так я вам объяснить постараюсь подоходчивее. Здесь труп генерала ФСБ, причем начальника краевого управления. Смерть носит черты насильственного характера, а уж самоубийство это, или что другое, сможет определить только следствие. Рядом с трупом оказываетесь вы, хотя к нашему ведомству не имеете никакого отношения. Причем, оказываетесь в кабинете начальника УФСБ в нерабочие часы, да еще прихватываете тут какие–то бумажки. Я заместитель начальника краевого управления, старший офицер здесь на данный момент. Что я, по–вашему, должен делать? Утаивать информацию о происшествии и тем самым совершать должностное преступление, как вы мне сейчас предлагаете?
— Хорошо, полковник, — быстро нашелся вице–губернатор, — давай попытаемся поговорить вне служебных рамок. Генерал мертв, но тебе–то еще здесь жить. Зачем нам сейчас портить отношения? Давай лучше попытаемся понять, чем мы можем быть друг другу полезны. Поищем, так сказать, точки соприкосновения.
— Товарищ вице–губернатор. Мы, наверное, разговариваем с вами на разных языках. Искать точки соприкосновения вы можете у себя в краевой администрации, а здесь случилось чрезвычайное происшествие, причем на нашей ведомственной территории. Я тут при исполнении. Поэтому ничем помочь вам не могу. Дежурный, ты долго будешь еще рот разевать?! Быстро иди и выполняй.
Дежурный опять направился к двери, но его остановил вице–губернатор:
— Старлей, стой!
— Товарищ вице–губернатор, — опять подал голос Брусницын, — а вы часом дверью не ошиблись? С каких это пор вы отдаете распоряжение офицерам ФСБ, находящимся при исполнении?
— Полковник, — сказал Мордашев, — я последний раз предлагаю тебе договориться по–хорошему. Сколько ты хочешь за молчание в течение суток? Больше я ничего тебе предлагать не буду.
— Александр Константиныч, — ответил Брусницын, — ведь вы вроде бы взрослый человек. Я ведь вам все вроде бы объяснил, а вы делаете вид, что не понимаете.
— Ну, смотри, полковник, тебе здесь еще жить, — сказал вице–губернатор и вышел восвояси.
— Дежурный, ты совсем оглох?! — заорал Брусницын, — быстро исполнять приказ!
— Есть! — ответил старший лейтенант Курочкин и побежал в комнату дежурного.
…
Праздник закончился губернаторским фейерверком, озарившим пределы Чердыни и еще окрестности далеко за ними. Гости расходились довольные, отдавая должное вкусу и фантазии Ларисы Белорековой, и размаху души Агаркова. Полпред, чуть захмелевший, но по–прежнему довольный, рассказывал жене губернатора байки из своего вице–премьерского прошлом, анекдоты про ушедшего Президента и попутно пытался читать лекции о роли регионов в формировании единого экономического пространства государства.
— Можно, конечно, жить и по Мазаю, — говорил он.
— А Мазай это экономист такой? — с очаровательной улыбкой интересовалась Лариса.
— Мазай — это Мазай. В смысле, дед Мазай и зайцы. То есть, всех выловить, всех спасти, ну а кормить–то потом кто их будет? У деда Мазая, знаете ли, пенсия не ахти какая, он на свою пенсию всех не прокормит. Так же и здесь. Можно опять нараздавать дотации всем регионам, пускай, мол, у всех будут и зарплаты у бюджетников, и пенсии. Но бюджет–то ведь не резиновый! Поверьте, я этого всего нахлебался в 98‑м, я видел лично, на своем опыте, какой катастрофой вот такая политика заканчивается. Все! Хватит! Регионы должны учиться сами себе на жизнь зарабатывать. Федеральный центр, конечно, должен оставить за собой какой–то предельный минимум, но своих бюджетников уж пусть обеспечивают самостоятельно! За регионы никто платить больше не будут. А то эта система дотаций да субвенций, поверьте, сильно она всех развращает! Регионы просто даже не задумываются о путях дополнительных заработков, вариантов не ищут. А надо, чтобы искали. Впрочем, — тут полпред улыбнулся жене губернатора, — вас ведь это не касается. С такой командой, как у вашего мужа, сейчас такие перспективы открываются. А перспективы будут, поверьте. Сейчас у нас молодой президент, человек нового поколения, юрист! И вокруг него формируется квалифицированная команда! Мы сейчас такие великие дела совершим, даже представить страшно! Когда еще у нас было такое молодое интеллектуальное правительство, интеллектуальная Администрация Президента?! Сейчас заживем совсем по–другому, и никаких мазаев! Одно слово, знаете, как в песне этой старой поется: у власти орлиной орлят миллионы, и ими гордится страна! — полпред так энергично зажестикулировал, что заехал по лицу стоявшему поблизости вице–премьеру краевого правительства Рашиду Алимжанову, который чудом смог увернуться и уберечь свой глаз от прямого попадания. Впрочем, тот не обиделся и даже не отошел подальше, поскольку очень надеялся стать главным федеральным инспектором края.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.