Водолазия - [12]

2.

Нашу деревянную школу, одноэтажную с мезонином, построил какой-то меценат прошлого века по английскому проекту. Она была своего рода чудом архитектуры. Огромные окна, простороное крыльцо с обшарпанными колоннами.

Летом в школах пусто. Сам не знаю, зачем зашел. Просто, как пели в позже придуманной песне, пройтись по старым школьным этажам. Дверь в учительскую была раскрыта и первое, что я там увидел, был огромный белый лоб, за которое наш учитель математики и получил свое прозвище. Он тоже заметно постарел, с трудом разогнулся над столом мне навстречу, но меня узнал сразу. "Митенька, - раздался родной тонкий голос. - Вот и встретились. А то только читаю да слышу о твоих победах. Смотри, - метнулся он к стеклянному шкафу, - тут все вырезки из газет о тебе. Вот тут Указ о награде, тут из "Комсомолки" заметка. Так ты теперь кораблестроитель? Горжусь! Вся школа гордится." "Не мной же одним? С вашей-то подготовкой! Небось Броня университет уже успела кончить?" "Не взяли ее в университет имени Шевченко." "Броню?!" "И Фиру тоже. Провалились мои девчушки. Тамошний ректор чуть ли не по радио сказал - я возьму в свой универ-ситет столько же евреев, сколько их работает на шахтах Донбасса... И не взял!" "Как это не взял? - вспомнил я дикий конкурс в Корабелку и полно поступивших евреев. Так не бывает. Провалиться по математике Фира не могла! Что за чушь..." "А ведь провалилась! Они там это умеют. И концов не найдешь. Все нашим евреечкам говорили - идите в том же Киеве в другой вуз, хоть в политех-нический. Нет! Закусили удила. Ты же знаешь Фирочкин характер." "И?.. Что же они закончили?" "Фира ничего... - заплакал Лобик. - С моста в Днепр бросилась... Нету ее больше..." "А... Броня? - сжалось мое сердце от воспоминания о моей рыжей ласковой подружке. - Броня... выжила?" "И Брони нет. В Эмске нет, - спохватился он, увидев, как я снова бледнею. - И вообще в Союзе. Когда она вернулась, ее отец, Моисей Ильич, директор фабрики, партийный билет на стол бросил. Его тут же уволили. Они всей семьей уехали в Кишинев. Имущество продавали с молотка. За бесценок. Ничего, говорила мне Броня, нам не надо с такой родины. А из Кишинева попросились сразу вроде бы в гости к родным в Румынию. А оттуда - в Тель-Авив." "Здорово! Вот это Бронислава! И как она там?" "Кто ж это может знать? Хорошо наверное. Прислала мне как-то письмо. Ни слова, ни обратного адреса. Только вот эта фотография в военной форме. Смотри, какие бравые евреи в своей стране! Жалко только, Митенька, что Фирочки с ней рядом рядом нету. Не уберегла подружку..." "А... Фирины родные? Ну, тетя Клава и дядя Саня?" "Саня уже Ицхак. Большой человек в Израиле. Скоро, Мить, - зашептал Лобик, - они все там будут! Нам на погибель... Представляешь, что Броня напридумать сможет, а? Им с американцами? А миллионы евреев?.."

"А что, действительно... на шахтах евреи не работают?" "Работают, конечно, как и всюду. Может быть меньше в процентном отношении, чем в театрах или в науке. Так ведь у них и головы лучше наших." "Лучше вашей! возмутилось все мое существо. - О чем вы говорите! А кто Броню выучил, если не вы? Для... Израиля." "Я ее, Митенька, для России растил. А ректор этот позорный мой труд извратил. Вот такие у нас невеселые новости. Ладно. как ты сам? Жду интереснейших рас-сказов!" "Вы здоровы, Иван Петрович? - чуть не впервые назвал я Лобика по его имени. - А то от здешних новостей мне без конца так выпить хочется, что никаких уже сил нет... Мама не может..." "Я знаю." "А я не люблю пить один." "Бог меня здоровьем не обидел, - сквозь слезы улыбнулся он, - а русскому учителю просто грех не выпить с бывшим любимым учеником. Ты мою яхту помнишь?"

Кто же не помнил его байдарку с парусом, в которой он сам едва помещался, но перекатал всех нас! Я обнял его и заплакал. Вот это поездочка...

Зато как на реке было хорошо! Ветерок гнал байдарку по протокам нашей тихой реки. Буйная зелень смыкалась над мачтой и отражалась в зеркале воды, рыба билась о желтые борта. На песчаной отмели мы закинули удочки и за час наловили и на уху, и на жареху. И так там оттянулись, что мама бегала к жене Лобика, а та к ней. Зато помянули по-русски Фирочку, маленькую некрасивую умничку с первой парты десятого "б".

***

Будущие десятиклассники бездельничали в городе. Собрать их проблемы не соста-вило. Как и учителей. Я купался в лучах своей целинной славы, сиял красной звез-дой и говорил, говорил, а на душе был мрак. Лучшие годы я потратил на освоение целины. Одна моя одноклассница, которую Лобик в упор не видел, теперь работала с ним же - преподавала в нашей школе английский. Почти все прочие либо окончили вузы, либо заканчивали - поступаемость у нашей школы была хорошая. А я - на второй курс перешел! Старше всех на своем потоке. К восем-надцатилетней однокурснице сватаюсь. Так что на вопросы я отвечал без долж-ного энтузиазма. Тем более, что ближе всех ко мне сидела евреечка, которая остро напомнила мне покойную Фиру. Я прямо чувствовал вопрос в ее огромных глазах - а в Корабелку евреев берут? Или - с моста в Неву?.. И подумал: будь я сам евреем, уехал бы лучше в этот Кишинев, оттуда в гости в Бухарест. А там и Тель-Авив под боком. Чтобы без всех этих смертельно опасных экспериментов.