Водный мир - [49]

После этого разочарования Керанс подумал предупредить Бодкина, что Странгмен может попытаться развеять свою тоску и отыграться на нем, но когда ранним утром следующего дня он забрался на экспериментальную станцию, то обнаружил, что Бодкин пропал. Топливо для кондиционера кончилось, и Бодкин, судя по всему умышленно, перед уходом распахнул все окна — так что станция кипела, как котел на огне.

Странно, однако исчезновение Бодкина не слишком тронуло Керанса. Погруженный в себя, он просто решил, что биолог последовал собственному совету и перебрался в одну из лагун к югу.

Беатриса, впрочем, по-прежнему была на месте. Подобно Керансу она тонула в личных грезах. В течение дня, когда она запиралась у себя в спальне, Керанс редко с ней виделся, но в полночь, когда становилось прохладно, она всегда спускалась из своего поднебесного пентхауса и присоединялась к Странгмену на его празднествах. Она молча сидела рядом с ними в синем вечернем платье — волосы ее неизменно были украшены тремя-четырьмя диадемами, которые Странгмен извлек для нее из своих старых ювелирных закромов, а высокие груди слегка вздрагивали под тяжестью массы сверкающих цепочек и полумесяцев — будто у полоумной королевы в драме ужаса.

Странгмен обращался с Беатрисой со странным пиететом, не отмеченным вежливой враждебностью, — почти как если бы она была их племенным тотемом, божеством, чья сила была ответственна за всю их воровскую удачу, но тем не менее божеством обидчивым. Керанс старался держаться поближе к ней, в орбите ее протекции, и в тот вечер после исчезновения Бодкина он наклонился к ней через подушки и сообщил:

— Алан ушел. Старина Бодкин. Он с тобой перед уходом не виделся?

Но Беатриса, не отрывая глаз от горевших на площади огней и не глядя на Керанса, слабым голосом спросила:

— Прислушайся к стуку, Роберт. Как по-твоему, сколько там огней?

В таком исступлении, в каком Керанс еще никогда его не видел, Странгмен плясал среди костров, порой вынуждая Керанса к нему присоединиться, побуждая барабанщиков с бонго к еще более стремительным темпам. Затем, совсем изнуренный, он осел на диване, его тонкое белое лицо было словно голубой мел.

Опершись на локоть, Странгмен мрачно смотрел на Керанса, который присел на подушки позади.

— Знаете, Керанс, почему они меня боятся? Адмирал, Большой Цезарь и остальные? Позвольте, я раскрою вам свой секрет. — Затем, шепотом: — Потому что они думают, что я мертвец.

В приступе смеха Странгмен покатился по дивану, бессильно трясясь.

— Ох, Боже ты мой, Керанс! Да что такое с вами обоими? Выйдите вы из этого транса. — Он поднял взгляд, когда к ним приблизился Большой Цезарь, почтительно снимая засушенную голову аллигатора, которую он носил как капюшон над своей собственной. — Да, что такое? Специальная песня для доктора Керанса? Ух ты! Капитально! Вы уже слышали ее, доктор? Нет? Тогда начнем — «Баллада о мисте Скелете»!

Откашлявшись, с дальнейшим выпендрежем и жестикуляцией, здоровенный негр глубоким, утробным голосом начал:

Миста Скелет, людей сушеных любитель,

Завел себе девку-бананку, трех пророков лукавых,

Задолбала его до упаду, утопила в вине змеином,

Никогда столько птиц болотных не слышал

Тот старый босс-аллигатор.

Ром Скелет, он пошел черепа удить

В протоке Ангелов, где сушеного много народу,

Достал черепаший камень, дождался лодки-часовни,

Три пророка с лодки вылазят.

Вот такая тут невезуха.

Ром Скелет, он девку прелестную видит,

Дает черепаший камень за два банана,

Имеет девку-бананку как мангр горячий;

Пророки его заприметили,

Нет больше сушеных людей для Рома Скелета.

Ром Скелет плясал для прелестной девки-бананки,

Построил банановый домик для прелестного ложа…

Издав внезапный вопль, Странгмен вскочил с дивана и пронесся мимо Большого Цезаря в центр площади, указывая вверх, на периметрическую стену лагуны. Там, ясно очерченная на фоне закатного неба, виднелась маленькая угловатая фигурка доктора Бодкина, который медленно пробирался через деревянную запруду, что сдерживала воды протоки. Не сознавая, что стал виден тем, кто находился внизу, биолог тащил с собой небольшой деревянный ящичек, а от волочащегося рядом шнура искрился слабый огонек.

Совершенно очнувшись, Странгмен проревел:

— Адмирал! Большой Цезарь! Взять его! У него там бомба!

В дикой суматохе празднество рассеялось — все, кроме Керанса и Беатрисы, бросились через площадь. Слева и справа загрохали дробовики, и Бодкин неуверенно помедлил — бикфордов шнур искрился у него под ногами. Затем он повернулся и начал пробираться обратно вдоль плотины.

Керанс вскочил и побежал за остальными. Когда он достиг периметра стены, в воздухе вовсю рвались ракеты, сыпя на мостовую частичками магния. Странгмен с Адмиралом выпрыгнули из пожарного выхода, дробовик Большого Цезаря грохал у них над головами. Бодкин оставил бомбу в центре плотины и бросился удирать по крышам.

Одолев последний карниз, Странгмен вспрыгнул на плотину, за дюжину шагов добрался до бомбы и пинком сбросил ее в центр протоки. Когда всплеск затих, оставшиеся внизу слились в едином вопле одобрительного восторга. Странгмен расстегнул пиджак, затем вынул из кобуры под мышкой короткоствольный кольт 38-го калибра. Тонкая улыбка, будто лезвие, засверкала на его лице. Еще больше подхлестывая вопли своих приспешников, он прицелился в спину Бодкину, пока тот мучительно продирался вверх по понтону к экспериментальной станции.