Водный мир - [25]

Словно оповещая о его бегстве, интенсивность солнечного света слегка уменьшилась.

— Полковник Риггс!

Макреди сбежал вниз по ступенькам, прикрывая глаза от солнца, и указал автоматом Томпсона на ильную отмель. Риггс, без фуражки, последовал за ним, худые плечи полковника устало и удрученно сгорбились.

Останавливая Макреди, он взял сержанта за локоть.

— Пусть уходит. Теперь нам его никогда не поймать. Да и смысла, впрочем, уже нет.

В безопасных двухстах метрах от преследователей Хардмен по-прежнему энергично двигался, словно адское пекло никак его не сдерживало. Он добрался до первого гребня, частично скрытого за плотной пеленой пара, что висела над центром ильной отмели, — и пропал в ней, как человек, исчезающий в густом тумане. Бескрайние берега внутреннего моря простирались перед Хардменом, сливаясь по краям со сверкающим небом — так что Керансу показалось, будто лейтенант шагает по дюнам раскаленного добела пепла в самое жерло солнца.

Следующие два часа Керанс тихо сидел в музее, ожидая прибытия катера и прислушиваясь к раздраженному ворчанию Риггса и жалким извинениям Дейли. Измученный пеклом, он пытался уснуть, но периодический треск карабина обрушивался на его измочаленный мозг, словно удар кожаного ботинка. Привлеченный шумом вертолета, к ним приблизился выводок игуан, и теперь рептилии деловито прохаживались по краю площади, пронзительно крича на рассевшихся на ступеньках музея людей. Их резкие визгливые голоса вселяли в Керанса тупой страх, который не исчез даже после прибытия катера и обратного путешествия на базу. Сидя в относительной прохладе под проволочным колпаком, пока зеленые берега канала скользили мимо, он по-прежнему слышал их хриплый лай.

На базе Керанс пристроил Уилсона в лазарет, а затем разыскал доктора Бодкина и описал утренние события, постоянно ссылаясь при рассказе на вопли игуан. Бодкин с загадочным видом кивнул, а потом заметил:

— Будьте настороже, Роберт. Вы снова можете их услышать.

По поводу бегства Хардмена он никаких комментариев не сделал.

Катамаран Керанса по-прежнему был пришвартован на другой стороне лагуны, так что он решил провести ночь в своей каюте на экспериментальной станции. Там он провел остаток дня в постели, пытаясь справиться с легким приступом лихорадки, размышляя о Хардмене и о его странной одиссее на юг, а еще об ильных отмелях, сияющих, как лучистое золото, под солнцем меридиана — подобно потерянным и недостижимым, но вечно манящим берегам амнионического рая.

Глава пятая Нисхождение в глубокое время

Позднее, той же ночью, когда Керанс спал в своей койке на экспериментальной станции, а мрачные воды лагуны шумели над затонувшим городом, к нему пришли первые сновидения. Он поднялся на палубу и стал глядеть за поручень на черный, светящийся диск лагуны. Плотная пелена непроницаемого газа висела в каких-то двухстах метрах над головой, и сквозь нее Керанс едва мог различить слабо мерцающее очертание гигантского солнца. Гудя на отдалении, оно бросало на лагуну тусклые пульсирующие отсверки, время от времени освещая длинные известковые утесы, что заняли место зданий с белыми фасадами.

Отражая эти перемежающиеся вспышки, глубокая чаша воды сияла рассеянным переливающимся пятном, фосфоресцирующим светом, выделенным мириадами микроскопических организмов, что объединялись в плотные стаи подобно процессии подводных гало[2]. Вода между ними кишела тысячами сплетенных змей и угрей, которые извивались бешеными клубками, разрывая поверхность лагуны.

Когда громадное солнце забарабанило ближе, почти заполняя собой небо, плотная растительность вдоль известковых утесов вдруг резко отступила, обнажая черные и каменно-серые головы триасовых ящериц. Устремившись вперед, к краю утесов, они принялись дружно реветь на солнце — шум постепенно нарастал, пока не сделался неотличимым от вулканического стука солнечных вспышек. Керанс почувствовал, как внутри него, будто его собственный пульс, бьется мощная гипнотическая энергия лающих ящериц, — и ступил в озеро, чьи воды теперь казались протяжением его кровотока. Пока глухой стук нарастал, Керанс чувствовал, как барьеры, что отделяли его собственные клетки от окружающей среды, растворяются, и устремился вперед, расплываясь в черной, глухо стучащей воде…

Керанс пробудился в душном металлическом ящике каюты, слишком изнуренный даже для того, чтобы просто открыть глаза. Голова — будто лопнувший кабачок. Даже когда он сумел сесть на кровати, сполоснув лицо тепловатой водой из кувшина, он все еще видел громадный пламенеющий диск призрачного солнца, по-прежнему слышал его вселенский барабанный бой. Отмеряя звуки во времени, Керанс понял, что их частота соответствовала его собственному сердцебиению, однако неким безумным образом звуки эти были так усилены, что оставались чуть выше порога слышимости, смутно отражаясь от металлических стен и потолка подобно шепчущему журчанию какого-то слепого океанического течения вдоль пластин корпуса подлодки.

Звуки, казалось Керансу, преследовали его, пока он открывал дверцу каюты и шел по коридору к камбузу. Было шесть утра с небольшим, и экспериментальная станция покачивалась в хрупком пустотелом безмолвии, а первые вспышки ложного рассвета освещали пыльные лабораторные столы с реагентами и коробки, составленные штабелями под лампами верхнего света в коридоре. Несколько раз Керанс останавливался, пытаясь избавиться от эха, упорно звеневшего у него в голове, сумбурно размышляя о том, какова реальная сущность его новых преследователей. Его подсознание стремительно заселялось пантеоном покровительственных фобий и навязчивых идей, ютящихся в его и без того перегруженной душе подобно заблудшим телепатам. Рано или поздно сами архетипы наберутся своенравия и начнут сражаться друг с другом — анима против персоны, эго против ид…