Водитель трамвая - [31]

Ну а в то время я только постигал азы вождения. И ничуть не хуже прочих. Солнечные дни казались мне расточительными, трамвай замечательным, жизнь тяжёлой, старость далёкой, а Катя Гасымова — самой прекрасной и очаровательной на свете. Всё это растаяло впоследствии неприятно быстро. И я проснулся запуганным, одиноким и с торчащими ушами. И первый вопрос заданный мной самому себе оказался нелеп до безобразия: доколе этот сучий кот будет бродить, и орать под моим окном созывая похотливых строгинских кошек? Доколе японские власти будут предъявлять к нам претензии по поводу Канарских островов? Ой, ошибся, конечно. По поводу Курильских. В существование коих я слабо верю, ибо своими глазами не видал их и вряд ли когда-нибудь увижу. И до которых, признаться мне также много дела как до пламенных любовных переживаний Розы Люксембург или до вещества, под воздействием которого творил Ницше. Хотя, о втором вопросе я думал мало. Вот первый занимал всё моё существо. А поскольку крушение надежд воспринимается человеком почти всегда крайне истерично, предлагаю данного кота стерилизовать, дабы впоследствии лишить наш разросшийся район нового выводка зубастиков. Что же касается разочарованных кошек, то, да простит меня Аллах — мне до них нет никакого дела. И даже скажу больше: мне на них глубоко наплевать… и мне за себя не стыдно!

В общем, в тот день состоялась моя первая обкатка, и мне она понравилась. Я осознал важную вещь: в принципе трамваем я управлять смогу, и при отсутствии другой работы мне это даже сможет понравиться. Ну а желать большего в моём положении просто роскошь.

И мы продолжали кататься. Ещё дня три. Проходили они без изменений. Те же лица, те же рельсы, те же шуточки, и те же неумелые рывки…

Где-то на третий день нашего водительского учения, к нам внезапно кинули группу уже заканчивающую комбинат. Она опережала нас где-то на три месяца. Собственно забросили их к нам столь экстренно по вполне прозаическому поводу: им предстояло сдавать экзамен по вождению. А с накатанными часами дело обстояло из рук вон плохо. С тех пор нас за пульт почти не сажали, и наша группа выполняла незавидную функцию балласта. Однако несмотря не это, данное событие стало для нас просто подарком судьбы! Судите сами: как только они появились, я не медля ни минуты, приступил к детальному расспросу относительно того как следует учиться в комбинате, чего опасаться и на что можно откровенно положить со свистом.

Сразу опишу вновь прибывших. Их было четверо. Девушка и три парня. Сначала заявилась дама. На вид ей я бы дал лет двадцать пять. Довольно симпатичная, правда, с торчащими верхними зубами. Стройная, невысокого роста. И с латвийской фамилией, которую я на данный момент не вспомню. Девушка оказалась довольно весёлой, разговорчивой, но себе на уме. Впоследствии я не раз с ней пересекался по работе и могу сообщить со всей основательностью: этой даме палец в рот не клади. О прочем и подумать страшно. После окончания учебного комбината, и стажировки она каталась по шестому маршруту.

Вторым появился парень лет тридцати. Среднего сложения, дружелюбный, улыбающийся. Всё время шутил, и боялся, как я живо вспоминаю, врезаться в иномарку. Знаете, мне думается теперь, на трамвай он также как и большинство попал не от хорошей жизни, а потому на его новую работу накладывались старые страхи. Всё-таки жизненный опыт большое дело. Не иначе как ему доводилось в силу разных жизненных перипетий знавать цену чужому имуществу. Во всяком случае, так мне видится сейчас, когда я тоже перешагнул тридцатилетний рубеж и на многое смотрю иначе. А в ту пору он просто показался мне весёлым и дружелюбным парнем. Хотя порой, от Морозовой ему изрядно влетало. Особенно когда она останавливала его во время движения, вынимала какой-нибудь предохранитель, и потом строго спрашивала, мол, отчего трамвай не едет?

— Пёс его знает! — ответил бы ей Шариков. Тот самый — Полиграф Полиграфович.

Но наш герой подобной разнузданности позволить себе не мог. До Шарикова ему было далеко, также как и Морозовой до профессора Преображенского.

— Э — э — э, — тянул молодой человек, приподнимая на лоб солнцезащитные очки и силясь хоть что-нибудь понять. — Максималку выбило?

— Какую максималку, Дима? — возмущалась сзади Морозова. — Вам экзамен сдавать через неделю, а ты не можешь определить неисправность!

И следом начинала пудрить ему мозги с новой силой. Впрочем, несмотря на титанические усилия неутомимой наставницы, означенный Дима всё же сдал экзамены, и вопреки всем наставникам и предохранителям спокойно трудился себе на двадцать седьмом маршруте.

Следом за ним нарисовались ещё два несуразнейших персонажа. Толстый и тонкий как у мистера Чехова. Про тонкого я вам подробнейшим образом поведаю чуть позже. С ним особая история. Он работал на трамвае долго, да и сейчас насколько я в курсе, продолжает пыхтеть. С ним я также пересекался множество раз. Ездил он по двадцать восьмому маршруту. Пренеприятнейший тип, признаюсь. А вот про толстого расскажу прямо сейчас. Благо он нас и «вклинил» по настоящему на тему того как следует относиться к учёбе в комбинате, дабы не получить по сопатке, не вылететь оттуда гильзой, и не напрягаясь закончить.