Во всем мне хочется дойти до самой сути… - [42]

В нескольких юбках раструбом.

Лица становятся каменней,

Дрожь пробегает по свечкам,

Струйки зажженного пламени

Губы сжимают сердечком.

* * *

Ночь до рассвета просижена.

Весь содрогаясь от храпа,

Дом, точно утлая хижина,

Хлопает дверцею шкапа.

Новые сумерки следуют,

День убавляется в росте.

Завтрак проспавши, обедают

Заночевавшие гости.

Солнце садится, и пьяницей

Издали, с целью прозрачной

Через оконницу тянется

К хлебу и рюмке коньячной.

Вот оно ткнулось, уродина,

В снег образиною пухлой,

Цвета наливки смородинной,

Село, истлело, потухло.

1959

Божий мир

Тени вечера волоса тоньше

За деревьями тянутся вдоль.

На дороге лесной почтальонша

Мне протягивает бандероль.

По кошачьим следам и по лисьим,

По кошачьим и лисьим следам

Возвращаюсь я с пачкою писем

В дом, где волю я радости дам.

Горы, страны, границы, озера,

Перешейки и материки,

Обсужденья, отчеты, обзоры,

Дети, юноши и старики.

Досточтимые письма мужские!

Нет меж вами такого письма,

Где свидетельства мысли сухие

Не выказывали бы ума.

Драгоценные женские письма!

Я ведь тоже упал с облаков.

Присягаю вам ныне и присно:

Ваш я буду во веки веков.

Ну, а вы, собиратели марок!

За один мимолетный прием,

О, какой бы достался подарок

Вам на бедственном месте моем!

1959

Единственные дни

На протяженьи многих зим

Я помню дни солнцеворота,

И каждый был неповторим

И повторялся вновь без счета.

И целая их череда

Составилась мало-помалу —

Тех дней единственных, когда

Нам кажется, что время стало.

Я помню их наперечет:

Зима подходит к середине,

Дороги мокнут, с крыш течет,

И солнце греется на льдине.

И любящие, как во сне,

Друг к другу тянутся поспешней,

И на деревьях в вышине

Потеют от тепла скворешни.

И полусонным стрелкам лень

Ворочаться на циферблате,

И дольше века длится день

И не кончается объятье.

1959

Стихотворения, не включенные в основное собрание

* * *

За обрывками редкого сада,

За решеткой глухого жилья,

Раскатившеюся эспланадой

Перед небом – пустая земля.

Прибывают немые широты,

Убыл по миру пущенный гул,

Как отсроченный день эшафота,

Горизонт в глубину отшагнул.

Дети дня, мы сносить не привыкли

Этот запада гибнущий срок,

Мы, надолго отлившие в тигле

Обиходный и легкий восток.

Но что скажешь ты, вздох понаслышке,

На зачатый тобою прогон,

Когда, ширью грудного излишка

Нагнетаем, плывет небосклон?

1913

* * *

Это мои, это мои,

Это мои непогоды —

Пни и ручьи, блеск колеи,

Мокрые стекла и броды,

Ветер в степи, фыркай, храпи,

Наотмашь брызжи и фыркай!

Что тебе сплин, ропот крапив,

Лепет холстины по стирке.

Платья, кипя, лижут до пят,

Станы гусей и полотнищ,

Рвутся, летят, клонят канат,

Плещут в ладони работниц.

Ты и тоску порешь в лоскут,

Порешь, не знаешь покрою,

Вот они там, вот они тут,

Клочьями кочки покроют.

1916

* * *

Будущее! Облака встрепанный бок!

Шапка седая! Гроза молодая!

Райское яблоко года, когда я

Буду, как Бог.

Я уже пе́режил это. Я предал.

Я это знаю. Я это отведал.

Зоркое лето. Безоблачный зной.

Жаркие папоротники. Ни звука.

Муха не сядет. И зверь не сигнет.

Птица не порхнет – палящее лето.

Лист не шелохнет – и пальмы стеной.

Папоротники и пальмы, и это

Дерево. Это, корзины ранета

Раненой тенью вонзенное в зной,

Дерево девы и древо запрета.

Это и пальмы стеною, и «Ну-ка,

Что там, была не была, подойду-ка».

Пальмы стеною и кто-то иной,

Кто-то, как сила, и жажда, и мука,

Кто-то, как хохот и холод сквозной —

По лбу и в волосы всей пятерней, —

И утюгом по лужайке – гадюка.

Синие линии пиний. Ни звука.

Папоротники и пальмы стеной.

1931

* * *

Все наклоненья и залоги

Изжеваны до одного.

Хватить бы соды от изжоги!

Так вот итог твой, мастерство?

На днях я вышел книгой в Праге.

Она меня перенесла

В те дни, когда с заказом на дом

От зарев, догоравших рядом,

Я верил на слово бумаге,

Облитой лампой ремесла.

Бывало, снег несет вкрутую,

Что только в голову придет.

Я сумраком его грунтую

Свой дом, и холст, и обиход.

Всю зиму пишет он этюды,

И у прохожих на виду

Я их переношу оттуда,

Таю, копирую, краду.

Казалось альфой и омегой —

Мы с жизнью на один покрой;

И круглый год, в снегу, без снега,

Она жила, как alter ego[9],

И я назвал ее сестрой.

Землею был так полон взор мой,

Что зацветал, как курослеп

С сурепкой мелкой неврасцеп,

И пил корнями жженый, черный

Цикорный сок густого дерна,

И только это было формой,

И это – лепкою судеб.

Как вдруг – издание из Праги.

Как будто реки и овраги

Задумали на полчаса

Наведаться из грек в варяги,

В свои былые адреса.

С тех пор все изменилось в корне.

Мир стал невиданно широк.

Так революции ль порок,

Что я, с годами все покорней,

Твержу, не знаю чей, урок?

Откуда это? Что за притча,

Что пепел рухнувших планет

Родит скрипичные капричьо?

Талантов много, духу нет.

* * *

Поэт, не принимай на веру

Примеров Дантов и Торкват.

Искусство – дерзость глазомера,

Влеченье, сила и захват.

Тебя пилили на поленья

В года, когда в огне невзгод

В золе народонаселенья

Оплавилось ядро: народ.

Он для тебя вода и воздух,

Он – прежний лютик луговой,

Копной черемух белогроздых

До облак взмывший головой.

Не выставляй ему отметок.

Растроганности грош цена.

Грозой пади в объятья веток,

Дождем обдай его до дна.

Не умиляйся, – не подтянем.

Сгинь бе́з вести, вернись без сил.

И по репьям и по плутаньям

Поймем, кого ты посетил.

Твое творение не орден:

Награды назначает власть.