Во все уши. Про многозадачный орган, благодаря которому мы слышим, сохраняем рассудок и держим равновесие - [5]

Чувство равновесия и способность слышать, с точки зрения эволюции, имеют одни и те же древние корни.

Что же такое умел делать этот орган, чего не умели глаза? В целом его действие было близко к слуху: орган боковой линии создавал ощущаемое животными невидимое движение окружающей среды, то есть воды. Но они могли чувствовать только простые движения – более сложные и легкие, вызванные звуковыми колебаниями, пока не удавалось распознать.

Долгое время исследователи полагали, что человеческое внутреннее ухо развилось из органа боковой линии доисторических рыб. Однако в последнее время считается, что оно образовалось независимо, причем оба органа для своего формирования, вероятно, использовали одну и ту же основу, а именно волосковые клетки.

Поиск источника происхождения слуха привел нас к волоскам в супе, точнее, к волосковым клеткам в первичном бульоне.

Расшифровки для врачей, ученых и других любителей иностранных слов, не владеющих простым языком

• Маленькие слуховые пузырьки у беспозвоночных, они же органы равновесия, – статоцисты.

• Кальциевый камешек в вестибулярном аппарате – статолит, отолит.

• Сенсорные волоски волосковой клетки – стереоцилии.

• Жидкости в кожистых и костных частях внутреннего уха – эндо– и перилимфа.

• Туго натянутая перепонка в улитке внутреннего уха, на которой располагаются волосковые клетки, – базальная мембрана.

Телефонный разговор об ушах

– Возможно, врач назвала болезнь Меньера[2]? – второе слово прозвучало в динамике моего смартфона как Мениер.

Немного подумав, я отвечаю:

– Да, именно так!

На другом конце линии повисает тишина.

– Андреас, ты еще здесь?

Мобильная связь в больнице нестабильна, а быть может, вообще оборвалась.

– Да-да, я здесь, – слышу я голос своего друга и опытного медика.

Я позвонил Андреасу рано утром сразу же после сумбурного визита лечащего врача, приведшего меня в замешательство. Из его так называемого объяснения я ни черта не понял и теперь надеюсь, что друг сможет объяснить мне, что происходит. Головокружение почти прошло, но после ужасной ночи в незнакомой обстановке я чувствую себя обессиленным, и кажется, что пол слегка покачивается, как только я поднимаюсь с кровати.

– Это плохо или хорошо, если у меня и правда окажется эта болезнь? – интересуюсь я.

– Нужно быть осторожнее с такими поспешными диагнозами, – отвечает Андреас. – Что именно врач сказал о том, почему так решил?

Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить. Все произошло так быстро. Молодой мужчина в белом халате с шумом влетел в палату, подержал перед моими глазами странный приборчик со встроенными увеличительными стеклами, через которые разглядывал меня. Свет, исходящий от этой штуковины, слепил так сильно, что по щекам начали течь слезы. Но что же он тогда сказал?

– Он говорил об этом… как его… нустаге… нюста…

Андреас подсказывает:

– Нистагм[3]?

– Точно! Что это такое, и что он хотел этим сказать?

– Это значит, что твои глаза бесконтрольно двигаются, поэтому и было головокружение[4]. О’кей, а нистагм еще сохранился?

– Да, он еще слабо ощущался. Тогда врач стал задавать мне вопросы и сказал, что это вполне может быть Morbus Meniére[5], и может потребоваться оперативное вмешательство.

– Какой кошмар! – гремит из динамика.

Я испуганно вздрагиваю.

– У меня все настолько плохо?

– Нет-нет, прости, это к тебе не относится. Я о враче! Он поступил крайне опрометчиво, вывалив все это на тебя. Скажи, какие вопросы он тебе задавал?

– Он спрашивал, нарушен ли у меня слух. Ты же знаешь, что я ношу слуховой аппарат в левом ухе. Я об этом тоже сказал. Тогда он спросил, нет ли у меня тиннитуса, и сколько приступов головокружения я пережил до этого. Я сказал, что три, и решил рассказать, что, будучи диджеем, много лет работаю по ночам и подвергаюсь воздействию громкого шума. Может быть, это как-то связано. Но это его нисколько не заинтересовало. Он говорил что-то о, погоди, по-моему, эндолимфе и гидро– как-то там. Но это можно прооперировать и перерезать слева нерв преддверия или убить вестибулярный аппарат с этой стороны какими-то антибиотиками. Тогда мозг полностью настроится на здоровую правую сторону, и с головокружениями будет покончено.

На другом конце линии я слышу фырканье.

– Невероятно, – комментирует Андреас. – Во-первых, на основании имеющихся фактов еще нельзя поставить точный диагноз. Твои симптомы указывают на болезнь Меньера, но это может быть и что-то другое. Во-вторых, даже если это окажется Меньер, операция – последнее, что нужно делать, потому что в этом случае твое больное ухо может совсем оглохнуть.

У меня перехватывает дыхание. Слышать весь мир в моно вместо стерео. Мне, как музыканту, такое даже представить страшно!

Андреас продолжает:

– Операцию делают только в очень, очень тяжелых случаях, когда больные на протяжении многих лет испытывают приступы головокружения настолько часто, что больше не могут жить нормальной жизнью. Ничто не указывает на то, что с тобой будет то же самое. Некоторые люди с диагностированным заболеванием Morbus Meniére за всю жизнь пережили всего два – три приступа. Можно сильно повлиять на это своим образом жизни. Избегать шума и стресса, заниматься спортом, высыпаться, есть здоровую пищу и так далее. И, как говорится, пока вообще не стоит рассматривать болезнь Меньера. Это заболевание встречается крайне редко – им страдает лишь один из тысячи.