Во сне: теория заговора - [7]

Когда они утихомирились, мы сели. Я предложил ей домашнего вина в стакане для сока, и она согласилась. Она в чрезвычайно энергичном настроении, которое радикально отличается от привычного мне состояния и в этом умиротворяющем домике выглядит извращенно неуместным.

— Я сюда всего один раз заглядывала, — сказала она, — и теперь тут намного уютнее. Вы сделали ремонт, я так думаю. Свет не включаете?

— Мне нравятся камин и свечи.

— Вы как Иеремия Джонсон или кто-то вроде него. Надеюсь, в тот дом часто заглядываете. Приводите Майю. Может, здесь чем-нибудь займемся, спустимся в город пообедать и чего еще.

— Я уже бывал в городе [cлова Иеремии Джонсона из одноименного фильма. — Прим. перев.], — говорю я, но она не замечает аллюзию. — Твоя мама говорит, ты собираешься в колледж искусств, чтобы стать кинематографистом. Как с этим дела?

Отвечая, она гладит Майю, и мы пьем вино. На самом деле она каким-то образом посещает две школы искусств, но я не улавливаю деталей, однако самое главное, что она использует эти школы скорее ради собственных планов, чем торит путь к званиям, которые произвели бы должное впечатление на будущих работодателей. Вместо того, чтобы тратить время и деньги на выполнение бессмысленных требований, она подходит к выбору курсов, инструкторов и ресурсов избирательно, у нее собственные цели. Для меня это звучит намного разумнее, чем погоня за дипломом в долговую яму. Пришел, взял, что нужно, и ушел.

— Помнишь, как мы проводили время в Мексике? — спрашиваю я.

— Ага, кое-что. Помню Майю и дом, где мы жили, бассейн и фонтан с дельфином. Помню дедушку, это был последний раз, когда я его видела. Помню ваши книги и как мы работали вместе с мамой и готовили вопросы для вас.

— Кое-что из этого попало в книгу. Я очень признателен тебе за помощь.

— Ага, я читала. Отлично получилось. Сейчас тоже пишете?

— Нет, не совсем, только для себя. Не так уж много осталось сказать. Так чем ты занимаешься в этих своих школах?

— Вот, — сказала она застенчиво, — это как-раз то, о чем я хотела с вами поговорить.

Она поделилась своими планами поучаствовать в литературном проекте, а я кивнул и задумался. Ее идея была небезынтересной. В конце концов, она ушла домой, а я погрузился в глубокие раздумья.

^ ^ ^

Во сне нет знания за пределами Я-Есть, только антизнание — знание того, чего нет. За пределами этого я могу толковать абстракции так, как мне будет угодно, и раскладывать обрывки толкований таким образом, чтобы на результат было не слишком противно смотреть. При изучении реальности грандиозное прозрение невозможно. Никто никогда не видит состояние сна отчетливо, потому что здесь ничего нет. Я могу объяснить сон и знаю, что прав, насколько это вообще возможно, но никак нельзя подняться выше бесконечно снижающейся петли толкований мета-сна. Единственное твердое основание, которое можно найти, — это истина, а единственное место, где ты находишь истину во сне — нигде.

Мне и правда больше ничего не остается, как играть с Майей — богиней иллюзии, а не собакой, — что, как она немедленно мне напомнила, и было единственным содержанием моих занятий. Все мои гениальные игры с идеями продолжают развлекать меня, но я по-прежнему сижу посреди нигде, а Майя — выбери сам, какая из них, — мой единственный друг. Я не уникален в этом отношении: то же актуально для любого человека, и разница лишь в том, знает он об этом или нет.

Здесь некуда идти, потому что негде быть. Эволюция — это просто название, которое мы даем иллюзии движения, а мудрость — просто мираж. Несмотря на все разговоры о пути, продвижении и росте, никто не сдвинулся и на миллиметр. Ты возникаешь в парке аттракционов, играешь в игры, катаешься на лошадках, а когда все закончено, уходишь тем же путем, каким пришел. Никогда не было ни одного шанса на что-то повлиять, потому что ты был такой же иллюзией, как и все остальное.

Когда бы мы ни оказались в этом дворце зеркал, все отражается настолько криво и искаженно, что неважно, насколько тщательно мы сосредоточиваемся и насколько хорошо мыслим — нам никогда не наполнить это смыслом. Мы допускаем, что зеркала отражают что-то реальное и если бы только мы могли успокоиться, взять все в свои руки, эти образы перестали бы расплываться и попали бы в фокус. Но мы никогда не можем увидеть вещи такими, какие они есть, потому что ничто не является тем, чем на самом деле является, и никакие самые упорные размышления или успокоение ума не могут сделать что-то из ничего.

Если бы двери восприятия были чисты, все предстало бы человеку таким, как оно есть — бесконечным. Ибо человек запер себя сам и видит все вещи через узкие расщелины своей пещеры. (Уильям Блейк)

Возможно, блейковские двери восприятия следует понимать как искажающие слои эго. Единственный способ видеть ясно — не очищать их, а устранить. Потом, когда их больше нет, ты узришь бесконечное, но как же так? Отлично, это бесконечное. И все дела! Итак, ты возвращаешься назад к веселой, хотя и нереальной реальности, которую покинул, чтобы иметь возможность узреть бесконечно неинтересное бесконечное, и — сюрприз — ты не можешь вернуться домой. Ты продал сон о чем-то за истину ничего, а теперь хочешь вернуть свое. Но ты не можешь им обладать.