Во сне и наяву, или Игра в бирюльки - [26]

— По-моему, когда увозили соседку, его не было. Или был?.. Вот память стала старушечья. Нет, точно не было. Я еще подумала, где он может быть с утра…

— Покажите комнату второй соседки.

— Прошу сюда, — пригласила Анна Францевна лейтенанта в — коридор, немножко пугаясь, что соседка может оказаться дома и расскажет правду. Хотя ее действительно не было видно со вчерашнего утра. — Вот ее комната. — Она указала на дверь.

Лейтенант постучал сначала осторожно, потом сильнее, настойчивее. Никто не отозвался. Он подергал дверь.

— Где комната Воронцовой?

— В самом конце коридора. Вам дать ключ?

— Откуда он у вас?

— Доктор оставил.

Они вместе вошли в комнату. Лейтенант постоял у порога, брезгливо оглядел неприглядное, бедное жилище, закрыл дверь и ключ положил в карман.

— Простите, но как же хозяйка попадет в комнату, когда вернется из больницы? — спросила Анна Францевна.

— Как-нибудь попадет, — усмехнулся лейтенант. — Сюда не входить. Кстати, как вы узнали, что Воронцова больна?..

— Чистая случайность, — махнула рукой Анна Францевна. — Утром я вышла в кухню, а на ее керосинке стоял чайник. Он уже кипел, и похоже, давно. Керосинка сильно коптила. Я убавила огонь и пошла сказать, что чайник вскипел…

— Достаточно, — остановил ее лейтенант. — Разберемся.

Однако что-то не сработало на этот раз в отлаженном механизме НКВД — никто больше так и не пришел, дверь не опечатали и в Колпино не приезжали, хотя выяснить, что Андрей именно там и что привезла его туда Анна Францевна, было, очевидно, несложно. Скорее всего, махнули рукой на душевнобольную женщину, не представлявшую теперь угрозы для Советской власти. Да и у НКВД хватало забот, чтобы заниматься еще и сумасшедшими женами врагов народа.

X

ЕВГЕНИЯ Сергеевна- пробыла в больнице полгода. Вернулась худая, молчаливая и постаревшая. Андрей отвык от матери и боялся подойти к ней.

— Как ты вырос, — сказала она и попыталась взять его на руки, однако он отстранился. — Ты соскучился, сынок?

Он молча кивнул. Ему было чуточку стыдно, что на самом деле он не соскучился-. По правде говоря, жить у бабы Клавы ему даже понравилась, несмотря на ее строгость. Зато Александр Федорович был человек доступный и веселый, так что Андрей прямо влюбился в него.

— Отвык от мамы, — вздохнула Евгения Сергеевна. — Некрасивая я стала?

Андрей поднял глаза, и в нем пробудилась жалость к матери — она действительно стала некрасивой. Пожалуй, в этот момент он впервые по-настоящему пожалел мать, и на глазах у него навернулись слезы. Он прижался к ней, а она гладила его по голове, повторяя:

— Сирота ты моя, сиротинушка…

После обеда Андрея отправили гулять. Клавдия Михайловна собралась серьезно поговорить с племянницей о дальнейшей жизни. Для себя-то она все уже обдумала, решила и, разумеется, не ждала никаких возражений. Евгении с сыном нужно переехать в Колпино. Она и обмен нашла. К тому же очень выгодный, по ее мнению: за их полуподвальную комнату в Ленинграде дают хорошую, светлую, во втором этаже. Лучше и желать нечего.

— Тут рядышком, можно хоть сейчас пойти и посмотреть. Да и смотреть нечего, я знаю.

— Спасибо, тетя, за заботу и за Андрея.

— Мне твое спасибо к подолу не пришивать. Я о ребенке только и забочусь. Будешь смотреть комнату?

_ Нет, — покачала головой Евгения Сергеевна. — Мы уж как-нибудь, надо когда-то привыкать…

— Всю жизнь ты как-нибудь! А что хорошего получилось из твоего «как-нибудь»?.. Одно расстройство.

— Не надо, тетя.

— Чего не надо-то?.. Сама пропадешь и ребенка угробишь. Или бандиты эти прибьют. Как ты собираешься жить теперь?

— Как и все.

— Видали, «как и все»! — горько усмехнулась Клавдия Михайловна. — У других мужья и сами здоровые…

— Многие и без мужей живут, — возразила Евгения Сергеевна. — А насчет здоровья… Я здорова, тетя. Просто нервы не выдержали.

— Нервы у всех есть, да не все попадают туда, где

была ты.

— Ничего, наладится все. Пойду работать…

— Пойдешь, куда же ты денешься. А сын? Ему же в школу осенью. С кем он будет после школы? А тут мы с Сашей рядом. Из школы прямо к нам может приходить, пока ты на работе. Саша, ты почему молчишь? — Она повернулась лицом к мужу: — Объясни этой упрямице, ты же хозяин, мужчина!

— Ты права.

Евгения Сергеевна невольно улыбнулась.

Александр Федорович никогда не вмешивался в дела, которые решала жена. А решала она все дела, и он не протестовал, не пытался отстаивать права главы семьи и хозяина дома. На этот счет у него были правила, которых он неукоснительно придерживался: в спорах и ссорах рождается {если вообще рождается) не столько истина, сколько неприязнь, ибо каждый почитает себя умнее других, а командовать и принимать решения должен тот, кому это нравится, кто к этому склонен. Возможно, по молодости он смог бы переломить характер жены, проявив достаточную твердость и жесткость, однако не захотел и легко смирился с ролью подчиненного. Похоже, так ему было даже удобнее — спросу меньше и никаких претензий. Единственное, чем он не поступился, — футбол. Не было такой силы, которая остановила бы его, задержала дома, если играла заводская команда. Человек верующий, он все же скорее пропустил бы службу в храме, чем игру. Сегодня, правда, он искренне соглашался с женой: Андрею действительно было бы лучше в Колпине, но надо понять и Евгению — живя здесь, она никогда не обретет независимость и, может статься, потеряет сына.