Во имя земли - [42]

— Ведь, моя дорогая сеньора, проблема-то в том, что из двоих португальцев работает один, чтобы содержать их, а завтра — на троих, а потом и один — на всех. Это — проблема серьезная, сегодня такой переизбыток стариков, известна ли синьоре более серьезная проблема, чем эта? Лично я более серьезной не знаю. Хотя есть и посерьезнее.

Он кричал все громче и громче, проходя мимо, многие старики заглядывали в дверь, заходили. Заходили, заполняли приемную и коридор. Сходились из всех отделений приюта, отовсюду: с улиц города, со всего мира — так мне казалось. Они несли с собой страх, вызывали отвращение, ненависть, презрение, пахли потом и мочой. Хромые, кривоногие, кривошеие, со слюнявыми перекошенными ртами. Старые-престарые, мусор, отбросы общества, которым заказано быть людьми. Одноглазые, все время что-то болтающие, распространяющие невыносимый запах испражнений, сходились, чтобы послушать то, что говорил пришедший. И улыбались, улыбались все время, полные внимания и нежности.

Теперь мужчина обращался ко всем старикам:

— Есть еще более серьезная проблема! — говорил он громче прежнего. — Все меньше и меньше рождается детей и почему бы вы думали, сеньоры? Излишества, эгоизм, как говорится, спасайся кто может, — все это грехи нашего времени…

И старики переглядывались с изумлением и состраданием.

— Детей все меньше и меньше, — продолжал он, страна не молодеет, нет. Обратите внимание: если семья имеет двоих детей, получается вроде бы так на так, но если одного, то на одного меньше. А необходимо — троих, чтобы на одного стало больше. Между тем сколько семей не имеют детей вообще?! А сколько молодежи не только не рожает детей, но и не женятся? Однако при всем том население страны все-таки растет. За счет кого? Уж не за счет ли стариков, которым восставшая против несправедливости природа не дает умереть?

Эхом в голове у каждого отдавались его слова. «Старики, старики, старики», — в удивлении шептали беззубые рты и мигали студенистые невидящие глаза.

— Я вам предрекаю, моя дорогая сеньора, я предрекаю государству, что однажды оно окажется приютом для паразитов.

— А сколько детей у вас, сеньор? — спросил я, чтобы поддержать разговор.

— Шестеро, — прорычал он, явно беря надо мной верх. — Шестеро, чтобы покрыть недостачу у других. А у вас?

— Трое, — ответил я.

— Прирост — один человек. А у меня четверо. Теперь, что касается стариков, почему это те, что живут здесь, никак не умирают, а? Почему старуха, которую я поместил сюда, не умирает? Почему она не выполняет свой долг, будучи смертной? Она ведь мне уже даже не теща, потому что моя жена умерла.

— А дети? — спросил я.

И он, склонившись ко мне и обдав меня дурным запахом изо рта, сказал:

— Мои дети безразличны к ней, дают мне деньги на ее содержание, но видеть не хотят. И вполне понятно, им надоело ее настойчивое желание жить, ее ничто не берет.

И я сказал:

— Но обратите внимание на то, что ни черная, ни желтая раса не перестают плодиться, и планета того и гляди просто лопнет по швам.

— Эта проблема вне пределов моей компетенции, — ответил он. — Меня волнует следующее: здесь, в приюте, находится никому не нужная старуха, и нет никакой надежды…

И тут дона Фелисидаде сказала, когда этот тип умолк:

— Она умерла сегодня. В шесть утра. Находится в морге.

Мужчина ответил, что это хорошо. Но переспросил: уверена ли она? Дона Фелисидаде подсчитала долг за прожитые дни и сказала, что надо связаться с похоронным бюро, которое займется похоронами, и что она ему звонила утром, но дома не застала. Тут все старики вышли. И я вернулся в свою комнату, но я забыл, о чем говорил с тобой. A-а, о том, что Клотилда читает восемь раз в день молитвы.

Одни четки у нее такие длинные, что достают до пола. И еще о ее семье, что отправила ее сюда. И хоть редко, но все же приходит навещать, не помню, может, о чем еще? не знаю.

Знаю только, что хочу любить тебя, очень хочу.

Любить тебя в неведомом, которое там… Любить тебя там, где ничего нет реального. В совершенном мире. Где нет нищеты, деградации, запущенности и дурных запахов. Нет человеческой дряхлости и безнадежности. Нет безумия. Нет смерти.

XVII

Эта история с падением рождаемости в нашей стране заставила меня задуматься о наших детях. И я спросил себя: кто же из наших детей может сбалансировать прирост народонаселения или способствовать ему? Ты, естественно, скажешь — Андре. Так ли это? подумаю. Даже принимая во внимание, что он неизвестно где, предположим, в Австралии, он, если бы и увеличил человеческий род, то именно там, короче, на планете. Но я-то, Моника, думал о другом. Думал об приумножении человеческого рода, но не количественно, а качественно. Одним человеком больше, зачем? Еще один желудок, еще внутренние органы и все остальное, что ниже живота и способно увеличивать народонаселение, зачем? Так и я со своим увечным телом могу увеличить народонаселение, но я не хочу сейчас об этом думать. Кроме того, по коридору взад и вперед ходит какой-то тип, и это начинает меня раздражать. Пойду посмотрю, кто это, потом продолжим беседу. A-а, знаю. Даже не нужно идти смотреть. Это — революционер Салус. Я ведь так тебе и не сказал, что в конце концов я его оправдал. Да. Мы говорили, это так, но думаю, ты забыла, да и я, выходит, тоже. Обычно всегда что-то остается недосказанным, даже когда вроде бы сказано все, что должно быть сказано. И это что-то делает историю. Потому что история, моя дорогая, творится всегда между делом, никого не принимая в расчет. Такова жизнь. Да. Салус. И все-таки пойду посмотрю. Он скажет мне: «Ола,