Во имя истины и добродетели - [18]
И Собрание постановило: вместо казни над безбожником Анаксагором изгнать его!
И, кляня невежество людское, проводил Сократ убитого горем учителя в Пирей, откуда тот отплыл в Лампсак, что в Геллеспонте[69].
По прибытии же на место спросил его великодушный управитель города:
— Что я могу для тебя сделать, Анаксагор?
Анаксагор же пожелал:
— Пусть, когда умру, на тот месяц всегда освобождают от занятий школьников.
И, не вынеся обиды от любимых им Афин, в изнеможении духа, лишил себя жизни старый философ. Но предсмертную волю его исполнил правитель Лампсака, и освобождение школьников на месяц смерти Анаксагора сделал обычаем города, а на могильной плите философа распорядился высечь надпись:
Жертвой же второй врагов Перикла сделался ближайший друг его, ваятель Фидий, ложно обвиненный в краже золота, назначенного украшать скульптуры. И так искусно сработан был обман — золото подкинули Фидию в дом, после чего «нашли» его при обыске, — что даже Перикл бессилен оказался доказать обман и тем спасти от расправы друга. И бросили великого ваятеля в тюрьму, где он и умер вскоре, больше от позора, чем от лишений.
И, осмелев, решились посягнуть противники Перикла на святая святых его — Аспасию и, дабы исподволь ее ославить, публично обвинили сперва друзей ее, софистов, в злокозненном безбожии; поскольку же софисты и вправду открывали людям тайны, неведомые богам, и тем возвышали власть ума над властью олимпийцев, то голосами возмутившихся жрецов и прорицателей, кормящихся на жертвенные подношения молящихся, приговорили чужеземных мудрецов к изгнанию из города, после чего подали в суд и на саму единомышленницу изгнанных; и дабы большую злобу родить в сердцах афинян, пустили обвинители слух, что будто бы Аспасия в своем мусическом кружке толкает юных девушек на путь разврата, и сплетню эту подхватили давние завистницы судьбы прекрасной милетянки, невежественные жены богачей…
И состоялся суд по обвинению Аспасии в безбожии и дурном влиянии на юных девушек, суд, невиданный для афинян, ибо казнь грозила прекраснейшей из женщин, а защищал ее первый в государстве муж. И едва начавши защитительную речь, Перикл, кого сограждане привыкли видеть каменно-бесстрастным, человек, казалось, неспособный вообще на чувственные излияния, вдруг зарыдал и оросил свой мужественный лик таким обилием слез что судьи онемели: в обычае судов афинских было прибегать для обвиняемых к слезам, дабы смягчить сердца обвинителей, но увидеть плачущим железного стратега — этого не ожидал никто; и была Аспасия оправдана. И заключив, как тень, исхудавшую от горестей жену в объятия, повел ее Перикл домой…
Тогда-то, кознями противников Перикла подорвав единство и былую мощь Афин, и натравили коринфяне Спарту на своих соперников, выставив условие: распустить Морской союз, иначе быть войне. И, не приняв условие врагов, пожали афиняне убийственную бурю войны[70].
И в тот же самый день, как только тяжело вооруженные полчища спартанского царя Архидама вторглись в Аттику, вырубая сады, оливковые рощи и безжалостно выжигая деревни, надели Сократ и друзья его доспехи воинов и, приписанные каждый к войску своему, пошли защищать родное государство.
Глава четвертая
МУДРЕЦ-ВОИТЕЛЬ
Сократ, как истинный грек, есть мудрец. Мудрецов могла производить только древность, где все стихии жизни были слиты в органическое целое… где мыслить значило веровать, и веровать значило мыслить; где иметь нравственное убеждение значило быть готовым умереть за него…
В. Белинский
В той битве Ника[73] улыбнулась афинянам, а уцелевшие враги бежали под защиту потидейских стен. Потидейцы же, в знак признания своего поражения, похоронили, с разрешения афинян, своих павших воинов.
Но не сдались войска, укрывшиеся в Потидее, и, окруженные с суши и с моря, много месяцев еще держали оборону…
Тогда-то и смог убедиться Сократ, насколько важна для него, немолодого воина, телесная закалка юных лет, ибо и голод, когда случалась при осаде нехватка еды, и летний зной, и холод зимней стужи сносил он удивительно стойко. И как-то раз, когда обрушился на Потидею страшной силы буран, что только смельчаки рискнули выходить наружу, сперва напялив на себя овчины и укутав ноги войлоком, так Сократ и в эту непогодь выходил из палатки в одном плаще и босой шагал по снегу и льду, не чувствуя холода и изумляя обутых.
