Во имя Истинно Великого - [11]

И создал эпидемию, которая должна была уничтожить жизнь за довольно-таки короткий срок.

Сейчас же, летая над старым алтарем, он удивлялся, что нужно от него этой маленькой девушке, которая так долго поддерживает жизнь в язычке пламени, самой изменчивой из четырех материй.

Вальда упал в колокольню собора и опустился прямо перед напрочь перепуганной девушкой.

* * *

Я отпрянула и инстинктивно зажмурилась, когда что-то вдруг спикировало с потолка.

Потом первый страх прошел, я заставила себя открыть глаза — и увидела его.

Больше всего он напоминал черный холм с широкими крыльями, от которого исходило столько Силы, что я невольно отступила еще на несколько шагов.

— Ты звала — и я пришел. Говори.

От звуков этого, с позволения сказать, голоса я упала на пол и едва не потеряла сознание, но тут чьи-то руки подхватили меня и поставили на землю, отряхнув с платья прилипший к нему мусор.

— Отвык я уже общаться с такими слабыми существами, как вы, — молодой, не старше меня парень с холодным равнодушием смотрел на меня, и в темноте собора я видела, как светились тускло-желтым его глаза.

— Ты, — я запнулась, потом набралась смелости и уже более уверенно сказала — Ты Вальда?

— Да. — Парень подошел ко мне ближе, опустил руки мне на плечи и посадил на скамью. — Так зачем ты меня звала?

Признаться, я растерялась.

И что мне говорить этому чужому божеству?

Что меня хотят сжечь?

Что я — ведьма?

Или что мне страшно?

— Ну, этим ты можешь не утруждаться, — ровно промолвил Вальда, усаживаясь рядом со мной, — это я знаю и так. Для чего тебе в этой ситуации понадобился я?

Внезапно меня словно что-то всколыхнуло, и я выложила этому потустороннему существу все, что я чувствую — боль, страх, растерянность, непонимание, любовь, стыд, желание жить. Мне было в принципе даже все равно, поймет он меня или нет, необходимо было простое чувство, что рядом кто-то есть.

Если бы рядом был наш с Атерой пес, я разговаривала бы с ним.

Но был только Вальда.

Он слушал, не перебивая, а затем все таким же ровным, ничего не выражающим голосом сказал:

— Для тебя смерть утром будет все же более лучшей, чем гниение от эпидемии, а от нее не спасется никто.

Холод.

Холод окутал меня всю, когда я представила такими их всех — с лысыми сочащимися сукровицей черепами и прогнивающими костями, все — отца, сестренку, Атеру, смешного карлика, герцога.

И даже Ульриха.

— Никто? — скорее подумала, нежели спросила я.

— Никто. Этот мир — не более чем неудачная попытка.

И это — бог?

Это — творец?!

— Тебе не жалко? Людей? Ведь ты же любил нас, раз даже наградил Силой?

Вальда повернул голову, и я посмотрела в тусклые, словно у змея, затянутые мерцанием глаза.

— Нет. Люди стали совершенно другими, я создавал их не такими, нет. Мне скучно с ними, а у меня еще много миров.

Много миров.

Конечно, это же бог.

А мы, люди, такие маленькие и незначительные на его божественный взгляд.

Мысль почти физически обожгла меня.

— Знаешь, — в теле проснулась какая-то легкость, словно я сейчас снова превратилась в беззаботную девчонку, которая не знает ничего ни о каких богах, силах, ведьмах и Инквизиторах, — хочешь, я тебя повеселю немножко?

— Интересно, как. — Вальда встал и пошел к изображению Истинно Великого, висевшего напротив главного входа.

— Утром, когда за мной придут, отдай мне свою Силу. На десять наших земных минут.

В глазах бога промелькнуло нечто, похожее на выражение удивления.

— И что же ты будешь с ней делать? Мстить обидчикам? Или, может, снесешь этот собор?

— Узнаешь.

«Интересно, для чего ей — могущество бога, пусть даже на такой короткий срок? Любопытно. Хотя, учитывая, что этот мир я все равно обрек, пусть».

— Хорошо, но у тебя будет власть только над всеми силами, которые есть в этом мире, все остальные мои творения и замыслы тебя не касаются.

Ответ Вальда меня успокоил.

Я знала, что буду делать в те десять минут, которые будут у меня до момента, покуда невыносимый груз божественной мощи не уничтожит мое маленькое тело, неспособное вынести столько энергии.

* * *

Народу на площади было не так много — эпидемия убила уже многих, еще половина уже не могла ходить, но отсутствием зрителей моя казнь не страдала.

Серенькое небо, завешенное дымом и затянутое тучами, громада собора.

Холодно.

Стоя на помосте рядом с огромной кучей хвороста и столбом, к которому меня начнут прикручивать через несколько минут, я видела их всех — людей, которые живут в этом мире, где мне так и не нашлось места. Каждый из них был словно звеном, одним из многих в цепи жизни; до него и после него будут такие же люди со своими желаниями, стремлениями и помыслами.

И как будто неясные, серые нити болезни протянулись от каждого, кто стоял сейчас передо мной, опутали конечности и уходили вглубь, внутрь.

Дети мира, который я люблю, мои дети.

А разве можно злиться или обижаться на детей?

Ульрих читал приговор, перечисляя мои прегрешения, перед этим миром, когда я почувствовала, что Вальда сдержал свое слово.

Сила обрушилась на меня словно неподъемная ноша, хрупкое женское тело было готово лопнуть, не в силах вместить сущность бога. Я вдруг ощутила, что в состоянии одним движением мизинца разнести собор; одно движение — и Ульрих окажется за пределами небес, но меня сейчас не интересовал старый товарищ детских игр.