Во имя Боби - [2]

Буквально на следующий день сестра заболела плевритом, и мне пришлось крутиться как белке в колесе; с Боби, правда, хлопот не было, потому что он хоть и маленький, но очень самостоятельный; помню, он входил к сестре и молча стоял у ее постели… стоял и ждал, когда она ему улыбнется или погладит по голове, а потом тихонько играл в патио или читал в гостиной; он даже добровольно отказался от игры на пианино, а ведь Боби обожает музыку! Заметив, что он загрустил, я сказала ему, что маме лучше и завтра она встанет немножко позагорать. Боби странно передернулся и бросил на меня косой взгляд. Меня вдруг осенило, и я спросила у него:

— Что, снова кошмары мучают?

Он беззвучно заплакал, пряча лицо, а потом сказал:

— Да, почему мама так себя ведет?

И я поняла, что ему страшно. Пытаясь утереть мальчику слезы, я разняла его руки и увидела, что на лице Боби написан страх; мне стоило большого труда сдержаться и, прикидываясь равнодушной, в который раз объяснить ему, что это всего лишь сны.

— Только ей ничего не говори, — попросила я, — помни, она еще слаба и ей нельзя волноваться.

Боби молча кивнул, он так мне верил, но, пожалуй, слишком буквально воспринял мои слова, потому что, даже когда сестра поправилась, не заговаривал с ней о кошмарах, хотя они не прекратились, недаром порой он выходил по утрам из спальни с потерянным видом… да и возле меня Боби неспроста все время крутился, из кухни фактически не выходил. Пару раз я не выдерживала и пыталась с ним поговорить — то во дворе, то моя его в ванне; и каждый раз повторялась одна и та же сцена: с трудом подавляя слезы, Боби сдавленно шептал:

— Почему мама по ночам такая? . .

Остальное тонуло в рыданиях. Я не хотела травмировать сестру, она еще не оправилась от болезни, и ее здоровье могло пошатнуться, поэтому я снова попросила Боби — а он у нас малыш понятливый — держать язык за зубами.

— Мне, — сказала я, — рассказывай о чем угодно, но маме — ни-ни; потерпи немножко, подрастешь — и все твои кошмары кончатся; наверное, не стоит есть на ночь много хлеба, я спрошу у доктора Каплана, может, у него есть какое-нибудь лекарство от плохих снов?

Спрашивать я, естественно, ничего не стала: не так-то просто было заговорить на подобные темы с доктором Капланом, у него ведь полно пациентов, и он не будет терять время на пустяки. Не знаю, правильно ли я поступила, но мало-помалу Боби перестал меня тревожить; правда, порой я замечала, что он бродит по утрам словно неприкаянный, и думала, что, наверное, все началось снова… и ждала, когда же он придет ко мне поделиться своими переживаниями, но Боби уходил в школу, так и не сказав ни слова, а возвращался совсем другим, счастливым, и креп с каждым днем, и учился все лучше и лучше.

В последний раз это произошло в феврале, в самое пекло; сестра уже поправилась, и мы зажили как встарь. Догадывалась ли она — Бог весть, но я ей рассказывать ничего не собиралась: она такая впечатлительная, я ее знаю, особенно если дело касается Боби. Я прекрасно помню, что, когда он был совсем крошкой, а сестра только-только развелась с мужем и очень страдала, она с трудом выносила плач Боби или шалости, и мне приходилось уводить его в патио и пережидать там, пока страсти улягутся, — так уж, видно, нам, тетушкам, на роду написано… Но скорее всего сестра просто не замечала, что порой Боби просыпается, словно вернувшись из дальних странствий, и пребывает в какой-то прострации до самого завтрака; когда мы оставались наедине, я все ждала, что она заговорит о Боби, но — увы, сестра помалкивала, а мне не хотелось напоминать ей о неприятном, бередить душу; можно сказать, я даже надеялась, что в одно прекрасное утро Боби опять спросит у нее, почему она плохо с ним обращается, но Боби, очевидно, тоже считал себя не вправе огорчать маму, а может, памятуя мою просьбу, думал, что не стоит больше заговаривать с ней на подобные темы. А бывали моменты, когда мне казалось, что я просто выдумываю, в действительности Боби ничего плохого больше не снится, иначе он как пить дать кинулся бы ко мне за утешением… Но потом, когда я видела по утрам его мордашку, мне опять становилось тревожно. Хорошо еще, что сестра ни о чем не подозревала, ведь она даже не заметила, как Боби впервые посмотрел на нее тем, особенным взглядом… Я тогда гладила в кухне белье, а Боби застыл в дверях, и не знаю уж почему, но я чуть было не прожгла голубую сорочку, еле-еле успела снять утюг, а Боби стоял и смотрел на мою сестру, месившую тесто для пирожков с мясом. Когда я спросила его (просто чтобы нарушить молчание), зачем он пришел, Боби вздрогнул и ответил, что ни за чем, просто на улице жарко и в мячик не поиграешь. Мой тон его, видно, насторожил, потому что он еще раз, словно убеждая меня, повторил про мячик и пошел в гостиную рисовать. Сестра сказала, что Боби очень грязный и она его сегодня вечером искупает, надо же, такой большой мальчик, а забывает мыть уши и ноги. Кончилось тем, что искупала его я (сестра под вечер все еще утомлялась); и, намыливая Боби в ванне, — он играл с пластмассовой уткой, с которой ни в какую не хотел расставаться, — я отважилась спросить, как ему теперь спится.