Во имя Абартона - [18]

Шоу замотала головой.

— Из-за экзаменов? — иронично поинтересовася Реджинальд. В недели, предшествующие экзаменам, ему плачущими попадались не только хрупкие третьекурсницы, но и здоровенные пятикурсники с факультета военного дела. Последние, предвкушая зачет по боевой магии, плакали особенно горько.

— Н-нет… то есть, д-да, — выдавила девушка, пряча лицо.

— Нет, но да… В каком это смысле? — Реджинальд вздохнул. — Вот что, мисс Шоу. Поднимайтесь-ка, вытрите слезы, а лучше — умойтесь, а потом отправляйтесь в город, в кафе. Слышали, у нас теперь кроме паба есть еще и кафе? Кондитерская, как я слышал. Выпейте кофе со сливками, съешьте пирожное, и мир сразу же начнет казаться вам приятным местом, поверьте. Еще никто не умирал от экзаменов. Говорю вам, как человек, который это все пережил.

— Нет, — трагическим тоном сказала Шоу. — Все кончено.

— Все?

Девушка вздохнула шумно, несчастно, и губы ее вновь задрожали от с трудом сдерживаемых слез.

— Лили, что стряслось? — строго спросил Реджинальд, меняя тон.

Девушка удивленно вскинула голову. Удивило и привело в чувство ее скорее всего не строгость тона, а то, что профессор Эншо помнит ее имя. Реджинальд долго смотрел в глаза Шоу, терпеливо дожидаясь, пока она успокоится, вкладывая самые малые крохи магии для этого. Наконец девушка достала из кармана платок и вытерла щеки.

— Все кончено, профессор. Я не смогу сдать экзамены. Я больше не волшебница.

— О, — Реджинальд оживился. — У вас синдром Бэнсли-Рогена? Так что вы тут делаете? Идите, порадуйте доктора Льюиса и доктора Сэлвина, внесите в их жизнь разнообразие.

— Почему… что… — Лили Шоу растерялась. — Что за синдром Бэ… нсли?

— Единственная задокументированная болезнь, из-за которой волшебник может потерять свои способности, мисс Шоу, это синдром Бэнсли-Рогена, о чем вам, несомненно, рассказывали в прошлом году. Болели им всего два человека — собственно Бэнсли и Роген, подхватившие в джунглях Тапаккануки странную лихорадку. Как выяснилось при последующих исследованиях, это произошло из-за того, что обедая по приглашению вождя одного племени, они попробовали мозг зараженной обезьяны. Вы когда последний раз ели обезьяний мозг, мисс Шоу?

— Нет… вы не поняли, профессор, я… — Лили покраснела, став просто пунцовой. Понизив голос до шепота, она наконец выдавила: — Я больше не… ну вы понимаете…

— Мисс Шоу, у меня тяжелые дни. Давайте обойдемся без загадок.

Пунцовая Лили Шоу сделалась ярко-алой, потом багровой, потом пурпурной — под цвет королевской мантии. Наконец, набрав в грудь побольше воздуха, она выпалила, не делая пауз между словами:

— Ябольшененевинна!

— О, — Реджинальд потер переносицу, снова сожалея об очках. Сейчас бы ему не помешала хорошая пауза, которую дает протирание стекол. — И кто же… второй виновник… торжества?

Казалось, краснеть дальше некуда, но Лили это удалось. Она опустила взгляд на свои стоптанные ботинки, усыпанные лепестками жимолости, сжала челюсть и, казалось, готова была молчать даже под пытками.

— Ладно, пойдем другим путем, — вздохнул Реджинальд. — Сколько ему лет?

— Девятнадцать. — пискнула Лили.

Уже хорошо, кивнул Реджинальд. Значит это скорее всего студент, а не какой-нибудь вконец охреневший преподаватель, охранник, служитель или другой взрослый житель Абартона. Хотя, нет, это как раз еще хуже.

— Вам, Лили, насколько я помню, нет еще восемнадцати. Рыцарь знал об этом?

Бурчание девушки Реджинальд расценил как «вероятно».

— Идемте, — взяв Шоу за локоть, он помог ей перебраться через ограду.

Они прошагали по аллее шагов двадцать, когда девушка заартачилась и встала, как вкопанная.

— Куда вы меня ведете?!

— Ну, поскольку услуги доктора Льюиса тут не помогут, я вас веду к мозгоправу. Идемте, Лили, никто вас не съест.

Они прошли мимо профессорской, на которую девушка взирала с ужасом, мимо главного корпуса, свернув на Восточную аллею. Дверь музея оказалась заперта. Вздохнул, Реджинальд пару раз ударил кулаком и позвал:

— Леди Дерован, нам очень нужна ваша профессиональная помощь!

* * *

Увидев Эншо, крепко удерживающего за локоть юную, заплаканную студентку, Мэб удивилась. Предположения появились, одно хуже другого, особенно когда девушка начала вырываться. Эншо просто затолкнул ее в холл, шагнул следом и запер дверь. На язык так и просилось что-то язвительное, оскорбительное, даже грязное, но девчушка шмыгала носом, размазывала кулачком по лицу дешевую тушь, все платье у нее было в мелких листьях и лепестках жимолости, а на щеке красовалась царапина. Это смягчило сердце Мэб. Махнув рукой, она повела гостей за собой сквозь пустой холл, в котором гулко раздавались их шаги, через хранилище в свой кабинет.

— Чашки в шкафу. И передайте мне банку с ромашковым чаем.

Рука Эншо замерла над внушительной коллекцией чаев, которую Мэб держала на работе. Брови его поползли вверх, точно в чаях было что-то необычное.

— Черная, на ней нарисована ромашка.

— А что в банке с пасленом? — самым любезным тоном поинтересовался Эншо.

Мэб фыркнула, вскрыла банку и щедро засыпала в чайник заварку, тщательно отобранные чайные листья и лепестки ромашки, немного душистых трав. Такой чай хорошо пить с медом, но этого в кабинет Мэб не приносила, боясь запачкать экспонаты и бумаги.