Внутри нее - [10]

Шрифт
Интервал

Ева натюрморт на ужин

– Эй, вставай, соня, уже обед! Протирай свои глаза и спускайся, пока все не съели. Ева отодвинула занавеску и увидела двух своих подруг, шумно втягивающих длинные розовые спагетти. Банка с кетчупом и алюминиевый чайник стояли на столе.

– Там в шкафу, в коридоре, еще есть банка варенья, – поделилась новостью Ева, свешивая ноги со второго яруса. – Я нечаянно обнаружила ее там, надеясь разыскать кусок картона.

Лиза и Кристина кинулись к шкафу в поисках сладкой роскоши. Лиза первая обнаружила клад:

– Наверное, остался от прошлых жильцов. Немного засахарилось, но это даже к лучшему. – Лиза вытерла пыль с банки и поставила ее на стол.

– До стипендии осталось четыре дня. Как-то надо протянуть, – вздохнула Кристина. – Может, у тебя остались деньги? – обратилась она к Еве.

– Эх, девчонки, если бы у меня были деньги, мы бы накупили всяких вкусностей и устроили пир на весь мир.

Кристина засунула ложку в банку с вареньем и спросила:

– Слушай, а куда ты тратишь свою стипендию? Ходишь в каких-то обносках, почти ничего не ешь! Попросила бы деньги у своих родителей, думаю, для них не составило бы большого труда подкинуть дочери средства к существованию...

– Я же сказала, у меня нет родителей. Неужели так трудно не касаться этой темы?

Лиза и Кристина недоуменно переглянулись.

– Не хочешь – не будем, и все же это странно, – не унималась Кристина.

– Ничего тут странного. – Когда речь заходила о родителях, Ева тут же меняла тему. – Смотрите лучше, что я нашла вчера на антикварной ярмарке. – Она развернула газету, в которой оказалась старинная резная рамка.

– Что это?

Вчера вечером Ева обнаружила в кармане тысячную купюру, происхождение которой ей было неизвестно. Проходя мимо антикварной лавки, она тут же поспешила в нее заглянуть.

– Это рамка для моей будущей картины. Когда-нибудь я смогу нарисовать что-то по-настоящему великое и поместить это сюда. Происхождение рамки датируется концом восемнадцатого века, представляете? Не исключено, что когда-то она обрамляла картину самого Моне или другого великого художника. Она прелестна! Неужели вы не видите?

Кристина пожала плечами:

– Странная ты все-таки. Эта штуковина наверняка стоит кучу денег и не может принести тебе прямо сейчас никакой очевидной пользы. Стоило ли так тратиться на эту деревяшку, если у тебя нет осенних ботинок? В чем ты собираешься ходить на занятия, когда начнутся проливные дожди? Говорят, в Москве они жутко противные.

– Что-нибудь придумаю, – отмахнулась Ева. – Взгляните лучше на этот набор масляных красок. Упаковка была с браком, и некоторые тюбики повреждены, но краски еще не успели засохнуть. Мне они достались за полцены. Вот если бы еще раздобыть настоящие кисти!

– Нет, ты точно сумасшедшая, – согласилась Лиза и покрутила у виска. – Есть-то будешь?

– Позже, – уверенно ответила Ева. – Художник должен быть голодным! На сытый желудок не творят. А у меня есть кое-какая задумка.

– Ну как хочешь, – вздохнула Лиза и разложила порцию Евы по тарелкам.

Закончив с обедом, девочки собрались уходить. Уже в дверях Кристина поспешила дать ценные указания:

– Мы в библиотеку. Не забудь – за ужин отвечаешь ты. И надеемся, что кроме банки с вареньем на столе будет стоять что-то еще.

Оставшись, наконец, одна, Ева умылась холодной водой, заварила себе стакан крепкого чая, добавила в него две ложки засахаренного варенья и принялась за работу. К вечеру она действительно задумала кое-что успеть.

Когда голодные подруги вернулись домой, они обнаружили на столе аппетитный натюрморт: кастрюля с дымящимся супом стояла с краю стола, рядом лежала крышка, а на ней испачканная поварешка. Суп был разлит по тарелкам и, судя по консистенции, был гороховым. Посередине стола – корзина с гренками, завершал композицию свежий пучок зелени. Все выглядело так аппетитно, что трудно было поверить, что все это – лишь изображение на холсте. Девочки разглядели название картины и инициалы автора: «Еще горячо. Ева К.».

Самогон и прочее гостеприимство 

Уха дымилась на столе, свежеиспеченный хлеб был нарезан такими крупными ломтями, что на одном ломте помещалось несколько кусков сала.

– Вкусно? – Богиня моего желудка доставала квашеную капусту из бочки, стоявшей в углу небольшого, но очень уютного дома.

– Не то слово, хозяйка, – ответил я, громко прихлебывая уху.

– То-то же. Кто ж смотрит достопримечательности на голодный желудок? Сейчас и баньку затопим, а уж утром, как светает, пойдем смотреть.

– Так ведь еще не стемнело?

– Так вы ж еще мои пироги с мясом не ели!

– А у меня ведь сегодня день рождения, – неожиданно вспомнил я.

– Так что ж мы сидим? – всполошилась хозяйка. – У нас же выпить есть! А ну-ка, где он ее прячет?

Она полезла в нижний ящик комода. При слове «он» я заерзал на стуле, словно неопытный любовник, которому рано или поздно придется прыгать в окно. Наконец решился спросить:

– Кто это – он?

– Да муж. Знаю же, что есть. Знаю, что ж тайком от меня попивает. Сейчас, сейчас, найдем мы его запасы! – Постоянная привычка вставлять букву «ж» в каждой фразе делала ее речь жужжащей. Я мысленно сравнил ее с пчелой.

– Может, не стоит? Без разрешения? – Я все еще чувствовал себя не в своей тарелке.


Рекомендуем почитать
Мемуары непрожитой жизни

Героиня романа – женщина, рожденная в 1977 году от брака советской гражданки и кубинца. Брак распадается. Небольшая семья, состоящая из женщин разного возраста, проживает в ленинградской коммунальной квартире с ее особенностями быта. Описан переход от коммунистического строя к капиталистическому в микросоциуме. Герои борются за выживание после распада Советского Союза, а также за право проживать на отдельной жилплощади в период приватизации жилья. Старшие члены семьи погибают. Действие разворачивается как чередование воспоминаний и дневниковых записей текущего времени.


Радио Мартын

Герой романа, как это часто бывает в антиутопиях, больше не может служить винтиком тоталитарной машины и бросает ей вызов. Триггером для метаморфозы его характера становится коллекция старых писем, которую он случайно спасает. Письма подлинные.


Три мушкетера. Том второй

Les trois mousquetaires.Текст издания А. С. Суворина, Санкт-Петербург, 1904.


Юность

Четвертая книга монументального автобиографического цикла Карла Уве Кнаусгора «Моя борьба» рассказывает о юности главного героя и начале его писательского пути. Карлу Уве восемнадцать, он только что окончил гимназию, но получать высшее образование не намерен. Он хочет писать. В голове клубится множество замыслов, они так и рвутся на бумагу. Но, чтобы посвятить себя этому занятию, нужны деньги и свободное время. Он устраивается школьным учителем в маленькую рыбацкую деревню на севере Норвегии. Работа не очень ему нравится, деревенская атмосфера — еще меньше.


От имени докучливой старухи

В книге описываются события жизни одинокой, престарелой Изольды Матвеевны, живущей в большом городе на пятом этаже этаже многоквартирного дома в наше время. Изольда Матвеевна, по мнению соседей, участкового полицейского и батюшки, «немного того» – совершает нелепые и откровенно хулиганские поступки, разводит в квартире кошек, вредничает и капризничает. Но внезапно читателю открывается, что сердце у нее розовое, как у рисованных котят на дурацких детских открытках. Нет, не красное – розовое. Она подружилась с пятилетним мальчиком, у которого умерла мать.


К чему бы это?

Папа с мамой ушли в кино, оставив семилетнего Поля одного в квартире. А в это время по соседству разгорелась ссора…