Внутренний враг. Пораженческая «элита» губит Россию - [26]

— А это его сестра, да? Оля?

— Это жена. — (Сестра по этому телефонному номеру сроду не обитала, к тому же зовут ее не Олей, а Таней.)

— Ах, да-да! Но не важно! Это мама его знакомого Миши К. Так вот я по какому поводу: завтра там-то тогда-то будет вечер… — произносится имя писателя — эмигранта третьей волны. — Так что обязательно приходите!

— Спасибо, непременно. — Кто меня излечит от светской лжи?

— И знаете, — собеседница воодушевляется еще более, — принесите пару-тройку цветочков, много не надо! Просто чтобы выразить внимание этой исключительной, феерической личности!

— Обязательно.

Бросаю трубку без „до свидания“. В зеркале видно, как горят щеки. Жди, карга старая, уже бегу с веником асфоделей.

Ты не знаешь, куда звонишь, с кем говоришь, и тем не менее не стесняешься организовывать свое мероприятие. Не поленилась бы спросить, я бы ответила, что отнюдь не являюсь поклонницей этого писателя, объяснила бы почему, глядишь, поспорили бы немного. Но куда там, тебе все равно — Оля или Таня, сестра или жена, у тебя перед носом замусоленная телефонная книжка невероятных размеров, даже не самые близкие знакомые твоего сына туда занесены, ты спешишь, ты создаешь массовку…

Года три прошло, а хамский звонок сидит в душе гадкой занозой. Да успокойся ты, поверь на минуту, что дама эта просто столь горячая обожательница сего литератора, что не может помыслить, будто он кому-то не открыл тех же дивных горизонтов духа, что и ей. И все равно даме поэтому, кого осчастливить приглашением.

Не верю!».

Тусовка, кстати, — наиболее подходящее обозначение для лжеэлиты. Созидание, в том числе и интеллектуальное, заменено постоянным мельканием и позиционированием себя в качестве писателей, журналистов, аналитиков. Писатель может при этом не уметь писать, журналист — не разбираться в предмете, о котором пишет, а аналитик — страдать ярко выраженным скудоумием. Но каждый из них раскручен в этом качестве при помощи друг друга.

Взаимная раскрутка (осуществляемая на уровне обмена услугами) — основной механизм удержания лжеэлитой своих позиций. Вспомним русского «Букера». Механизм был таков: критики толстых журналов (которые выходили тогда уже тиражом порядка 1000 экз., то есть только для своего брата) делились на две группы — одни номинировали (на право участия в конкурсе), другие были в жюри, то есть судили. Понятно, что номинировали почти исключительно тех писателей, что печатаются в этих журналах и которые читают только эти писатели и вышеозначенные критики. Так мы узнавали, что книга, напечатанная в журнале тиражом 1000 штук, — лучшее, что создано нашей литературой.

Такой лжеэлите невозможно поручить ни интеллектуальных, ни культурных задач, стоящих перед страной:

«Худсовет» должен соответствовать уровню задач, иначе полку «бессмертных» прибудет, денег убудет, а воз останется там, где ему и довелось застрять[18].

Помимо прочего лжеэлита обладает нравственной небрезгливостью, у нее нет чувства чести и стыда. Поэтому один и тот же режиссер (воздержимся здесь от упоминания имен, ибо имя им легион) может вчера снять фильм-плевок в «эту страну», где все перевернуто с ног на голову (предатели — как герои и герои — как подонки), а сегодня ставит фильм о подвиге наших военных, но ни слова публичного покаяния не слетело с уст, а старый фильм продолжает свою разрушительную работу в душах.

Да, я признаю право на ошибку, да, я признаю право на смену взглядов. Но в Церкви принято, чтобы тот, кто кается, не только начал жить по-другому, но и принес «достойный плод покаяния», постаравшись исправить причиненный ранее вред. Тут же люди-перевертыши поступают так, как будто то, что они делали раньше, столь же достойно и праведно, как и то, что они делают сейчас. Повернись завтра иначе, и нынешние идеалы будут преданы так же легко, как преданы вчерашние.

Нравственность деятеля культуры, на которой и основан его авторитет, его честность, порядочность, служение своим внутренним идеалам вне зависимости от того, принимает их общество сегодня или нет (и в этом смысле он стоит над обществом и вне его, и это дает ему право быть обществу судьей, совестью и водителем), — все это чуждо современным деятелям культуры, которых нам активно продвигают СМИ. Другие есть, но их нам не пиарят.

Неужели не понятно, что закваску не делают на дерьме, даже если она быстро и хорошо взойдет? Неужели не очевидно, что России вовсе не нужен синематограф, если последний проповедует дуалистические антихристианские идейки Лукьяненко или патриотизм а la ненавистник исторической России и Православия Акунин? Неужели не очевидно, что России вовсе не нужен Большой театр, если в нем идут оперы по либретто Сорокина? Неужели не ясно, что есть существенная разница между русскими и русскоязычными синематографом, литературой, театром? Что без любви к своей стране, ее культуре и уважения ее нравственных (религиозных) устоев нет никакой русской культуры, пусть она и создана на русском языке людьми, для которых он родной.

Просто наступает всегда момент, когда Христово «кто не против вас, тот с вами» меняется на Его же «кто не со Мной, тот против Меня, и кто не собирает со Мной, тот расточает». Те, кому мы посвятили последние абзацы, — из последних. Вчера они вели себя, как завоеватели и поработители, сегодня они хотят разложить нас изнутри, опорочив наши святые понятия, такие как патриотизм, бывшие вчера им посмешищем.