Внутренние пути во Вселенную. Путешествия в другие миры с помощью психоделических препаратов и духов - [19]

Я полагал, что краткий срок действия ДМТ окажется преимуществом в обоих смыслах. Отрицательные реакции, которые могут проявиться, вероятно, тоже будут скоротечными. При этом уменьшается риск ошибок при вмешательстве с целью помочь добровольцам, так как время воздействия будет ограниченно. Я мог полагаться в большей степени на внутренние восстановительные ресурсы испытуемых, чем на то, что мне удастся повлиять на негативные реакции в течение сеанса.

2. ДМТ сравнительно малоизвестен. Я полагал, что общество и средства массовой информации проявят огромный интерес к возобновлению психоделических исследований в США после столь длительного перерыва. Я также считал, что любопытство, а возможно, и враждебное отношение общественности приобретут сенсационный масштаб, если объектом исследования станут препараты, обладавшие скандальной популярностью в 1960-е. Исследования с ЛСД (acid, кислота), псилоцибином (магические грибы) или мескалином (peyote buttons, дисковидные высушенные верхушки кактуса пейот) могли спровоцировать более тщательные проверки и, возможно, даже противодействие со стороны властей, в отличие от исследования сравнительно малоизвестного препарата.

3. Эндогенность ДМТ. На мой взгляд, это качество имело двойное положительное значение: благодаря ему появлялся еще один аргумент в пользу изучения ДМТ, с одной стороны, в рамках традиционной психиатрической исследовательской парадигмы, с другой — в соответствии с моим собственным, менее четко сформулированным планом научной работы. С точки зрения психиатрического исследования, я был убежден в том, что ДМТ остается самым подходящим кандидатом на роль эндогенного психотомиметического соединения. Понимание его эффектов и механизмов действия, благодаря которым он вызывает эти эффекты, могло пролить свет на этиологию эндогенных психозов, таких как мания или шизофрения. Кроме того, если допустить, что эндогенный ДМТ способствует возникновению эндогенных психозов, то препараты, эффективно блокирующие воздействие экзогенного ДМТ, на практике могли оказаться лечебными, так как уменьшали бы психотические симптомы, связанные с эндогенным ДМТ.

Если говорить о глубинных причинах, по которым я приступил к исследованию ДМТ, то меня интересовали биологические основы естественно возникающих психоделических опытов, таких как мистические и околосмертные состояния. Если бы экзогенный ДМТ с большой долей вероятности воспроизводил все или часть подобных явлений, это могло бы послужить доказательством моей теории о том, что эндогенный ДМТ играет важную роль в их возникновении. До некоторой степени более и менее очевидным поводом для моей работы с ДМТ было рассмотрение терапевтических свойств ДМТ в частности и психоделиков в целом. Я хотел своими глазами увидеть результаты воздействия ДМТ как представителя психоделического семейства препаратов и некоторые другие процессы, важные для психотерапии. Например, я хотел провести научные наблюдения за воздействием ДМТ на невербальное поведение, чувства и мысли индивидуума, находящегося под воздействием препарата, по отношению к внешнему миру (включая и меня самого), а также за отображением психологических конфликтов и их превращением в такие символические явления, как видения.

Я также хотел приобрести опыт взаимодействия с людьми, введенными в крайне измененное психоделическое состояние. Делая это, я надеялся развить и отточить мои собственные навыки сопереживания и поддержки, чтобы понимать и, когда это потребуется, направлять в нужное русло сложные и запутанные психические состояния, вызванные приемом препарата. Эти факторы могли оказаться весьма действенными при составлении плана дальнейших исследований или разработке психотерапевтического подхода, в котором бы применялись глубокие психоделические состояния.

Одним из самых важных уроков, которые я получил во время клинических исследований, а также в процессе предыдущего изучения мелатонина, состоял с следующем: необходимо ставить самые простые вопросы, независимо от того, насколько абстрактными, сложными или плохо сформулированными кажутся главные вопросы исследования. Я понял, что когда я ставлю простые пошаговые вопросы, мне не нужен сложный план эксперимента, чтобы ответить на них. Я мог разработать критерии экспертной оценки в этой области, и дальнейшие вопросы, возникающие в процессе исследования, становились все более адекватными и исчерпывающими.

При работе с ДМТ дополнительные трудности заключались в его противоречивой природе и возможном противодействии регулирующих органов, что обусловило еще более продуманный план изучения, выполнение которого могло дать более достоверные результаты — объективные данные в пределах краткого временного интервала и с минимальным риском. Кроме того, 25-летний перерыв в исследованиях создавал определенные сложности в получении разрешения на исследование и его финансировании. В каком-то смысле нужно было заново изобрести колесо: в план клинических исследований следовало включить пункты, которые могли усыпить бдительность представителей разрешающих организаций, ведь им возобновление подобных экспериментов поначалу казалось ящиком Пандоры