Внутреннее задержание - [13]

— И у него не получилось?

— Все было отлично, пока не влез Наукоподобнов. Он сделал его заложником заведомо неверной идеологии. Более того, заставил стать контролером, одним из тех, кто отлавливает противников нового порядка. Представляю, как он ржал, когда Зимин вел себя, как примитивный инквизитор. У Нау всегда было отвратительное чувство юмора. Пришлось насильно вывезти Зимина на Луну, чтобы ограничить постороннее влияние.

— Хорошая идея, — сказала Нина.

— У меня ничего не получилось. Началось отторжение памяти. Нельзя исключать самого гадкого исхода. Если процесс продолжится, мозг Зимина будет бесповоротно поврежден.

— Давай попробуем зайти с другой стороны. Внушим Зимину, что он не тюремщик, а наоборот, прогрессивный человек, честный и принципиальный, диссидент, жертва политических репрессий. Враги поместили его в лунный стационар, чтобы отучить от вольнодумства, переделав в послушного подданного системы.

Ее предложение показалось Горскому забавным. Даже более того, изощренной шуткой. Надо такое придумать!

— Какой системы? — спросил Горский.

— Это не важно, — сказала Нина. — Он сам придумает, когда попытается восстановить логику событий.

— И как этого добиться?

У Нины был готов ответ. Смысла нового предложения Горский понять не смог, оно показалось ему еще более странным, чем материализовавшаяся девица. Спорить с ней он посчитал ниже своего достоинства. Тем более, что Нина не требовала совершать ничего криминального, скорее курьезное. Он должен был заставить Зимина вести дневник, только и всего.

— А что прикажешь делать, если эксперимент выйдет из-под контроля окончательно? — спросил Горский по инерции, даже не надеясь получить ответ. — Кому мне прикажешь жаловаться?

Нина ответила так:

— Если бы меня не было, а ваш эксперимент все равно провалился, что бы ты тогда делал? Мое появление ничего не меняет и пространственно-временной континуум не нарушает.

— Ты заинтересована в нашей неудаче?

— Ерунда!

— Если я выполню твои требования, ты оставишь нас в покое? Меня и Зимина?

— Ничего не могу обещать. Правда, я не понимаю, что такое «оставить в покое»? Не исключено, что мы с тобой станем друзьями, а с Зиминым я встречаться буду в любом случае. Если ты интересуешься, стану ли я причинять вам в дальнейшем неприятности, отвечу — нет. Я и сейчас меньше всего хочу навредить вам. Странно, что ты ждешь какого-то подвоха. Причина мне совершенно непонятна. Я выгляжу так грозно? Как это исправить? Надо больше улыбаться? Петь песни или играть в настольные игры?

— А чего же ты ожидала, Нина? Ты вмешиваешься в проведение эксперимента, нарушаешь наши планы. Мы оказались пустышками. Да. Именно пустышками. И что-то мне подсказывает, что ты на этом не остановишься. Говори сразу, чего ты хочешь?

— Если бы я вмешалась в проведение вашего дурацкого эксперимента, то Зимин сейчас сидел на твоем месте и пил кофе. А ты — Горский — с восторгом глядел бы на своего хозяина и думал о том, как бы ему угодить. Но это, к сожалению, не так.

Горский промолчал.

Принуждение к ведению дневника

Прошли долгие три дня кратковременного отпуска, но проклятое наваждение не отпустило Зимина, не вылечил его господин Горский. Что поделаешь, иногда подсказки гениев не срабатывают. В третий раз идти на поклон к начальнику не хотелось. Но обошлось. Горский пришел сам.

На этот раз перечислять свои симптомы Зимину было легче. Рассказывая одно и то же, совершенствуешься и начинаешь умело подбирать слова. Очередное описание перенесенных у зеркала переживаний вызвало у господина Горского неожиданную реакцию, он выругался и отвел глаза, словно услышал от Зимина несмешной анекдот.

— Вот ведь как бывает! — после некоторой паузы сказал Горский. — Не люблю проигрывать, но она была права.

— Кто она?

— Придет время — узнаешь.

Зимин был любопытным человеком, впрочем, вникать в личные дела начальника ему не хотелось.

А потом господин Горский сказал фразу, которая в дальнейшем полностью перевернула жизнь Зимина и, если придерживаться оптимистического взгляда на жизнь, то еще очень и очень многих людей.

— Тебе, Зимин, надо попробовать вести дневник.

— Зачем это? — вырвалось у Зимина, потому что он меньше всего ожидал услышать от начальника такое странное предложение.

— Признаться, я не знаю, — господин Горский мягко улыбнулся. Зимину показалось, что он так извиняется. Неужели чувствует себя виновным?

— Но это поможет?

— И этого я не знаю.

Эти постоянные «не знаю» из уст непосредственного начальника прозвучали самым угрожающим образом. Зимин подумал, что его проблемы с зеркалом расстроили чем-то господина Горского. Может быть, в нем взыграло излишнее самомнение, но Зимину на миг показалось, что Горский смотрит на него, как в пародийных вестернах ковбои смотрят на поющий кактус — слегка обалдев. Никогда прежде Зимину не приходило в голову, что даже самые ответственные начальники, при определенных обстоятельствах, мало отличаются от обычных людей, что и у них могут быть проблемы, что и они могут чего-то не понимать. Неприятное открытие. Для неприученного к злопыхательству человека, которым был Зимин, подобные предположения звучали, как настоящая абракадабра. Но есть вещи, которые бросаются в глаза. Например, теперь он видел, что господин Горский смотрит на него, как на поющий кактус. Будто бы сам факт его существования — результат недоразумения. Зимину это не понравилось. Ему казалось, что если начальника что-то не устраивает, он должен незамедлительно объявить об этом, доходчиво и четко. Незнание — не аргумент.