Внутреннее гетто [сборник стихов] - [2]

Вам изящная смерть представляется в смутных тенях:

Незаметный укус в пароксизме любовного пыла.

Но, увы, мне не нравятся трупы в моих простынях,

Это глупо и грязно (в том случае, если бы было).

Мне уже не смешно, извините, я лучше пойду —

И порок, и наивность давно вызывают икоту.

Я которую вечность живу в персональном аду,

Где сакральная надпись горит на железных воротах.

Тот, кто мог отогреть мои пальцы… не будем о нем.

Мне плевать на сочувствие и на грошовую жалость.

В раскаленную клетку засунули сердце мое,

И оно прогорело в золу. Ничего не осталось.

Билет до Вавилона

   Как бесконечно пропахшее плесенью "здесь"…

Все самолеты — по кругу в небесном загоне,

Куплен со скидкой билет на просроченный рейс,

Сахаром память в кофейном безумии тонет.

Всякому овощу свой персональный пакет:

Сердце — налево, а боль упакуйте отдельно.

Все города одинаковы — в них тебя нет,

И безразлично, в котором от скуки отельной

Дохнуть, зайдя в одноместный привычный тупик —

На табурет возле стойки заштатного бара,

Где, зажимая в горсти обеззвученный крик,

Кто-то невидимый тщетно терзает гитару.

Дай сигарету, приятель, а лучше — стакан!

Бог, говоришь? На экскурсию или по делу?

Что же ты так безнадежно-бессмысленно пьян?

Да, понимаю, и мне самому надоело

Лямку тянуть на постройке чужих миражей —

Розовость стекол чувствительно режет ладони,

Так что ни секс, ни коньяк не спасают уже…

Ладно, до встречи. Меня заждались в Вавилоне.

Бабочка в ладонях

   Твоя любовь —

Бабочка в ладонях ветра.

Сможешь удержать?

Стемнело. Снег. И — бабочка в ладонях.

Иди вперед,

Пусть город в декорациях картонных

Вмерзает в лед.

Под грузом ноября озябли плечи,

Кусает шарф.

Насколько невозможным будет вечер —

Тебе решать.

На пять восьмых заученного такта

(Шаг — выдох — вдох)

Безумия глухое пиццикато

Лабает бог,

Ломая мироздание фальцетом —

Куда, вернись!

Хотелось вверх, да только крыльев нет, и

Придется вниз.

Там в колесо (сансары, не рулетки)

Монетку брось,

А можно душу, если нет монетки,

И — понеслось:

От мух к творцам, от счастья до агоний —

Рискни, сыграй!

…и смерти нет, и бабочка в ладонях —

Твой пропуск в рай.

Тот, кто внутри

Нежность.

Горькая, врастающая

щупальцами под кожу,

гибкий стебель бамбука,

разрывающий мироздание на атомы.

Тот, кто живет внутри меня,

боится чужого прошлого.

Впрочем, он еще маленький,

сейчас вот сидит заплаканный,

сжавшись в дрожащий комочек —

звереныш. Глазастый, взъерошенный,

доверчивый как-то по-глупому,

без смысла, навскидку, по запаху.

Что ему там почудилось, в твоих ладонях?

Не спросишь ведь,

да и какая разница —

сейчас они пахнут страхами

с вяжущим привкусом жалости,

близкой разлукой, осенью.

Мы все решили заранее,

а для него — неожиданность

в горло отточенным лезвием,

что разлюбили и бросили,

и даже, возможно, заслуженно.

Не смей утешать — он выдержит,

умирать приходится каждому,

и хорошо, если быстро, но…

Уходи, зачем же ты тянешь —

сейчас он сорвется с привязи,

мне все труднее его оттаскивать.

Дверь подъезда — ружейным выстрелом.

Нежность — это все, что осталось.

Тот, кто внутри, никогда не вырастет.

Город мертвых

Этот город не вытравить ветром из жил —

Не помогут ни сера, ни огненный град.

Он вцепился корнями в изнанку души,

Замыкая пентаклем кольцо автострад.

Он уродливо щерится пастью трущоб

И гнилым безразличием дышит в лицо.

Не кривись — неужели не понял еще? —

Это здесь ты хоронишь своих мертвецов.

Зацветает в каналах забытая боль,

Вечер пачкает памятью строгий мундир…

Ты однажды устанешь сражаться с собой

И подаришь мне ключ от одной из квартир,

Хорошо бы в мансарде. Матрас на полу,

В незакрытые окна — настойчивый дождь.

Как прекрасен твой город в начале разлук!

Ты уходишь? Прощай. Ну, чего же ты ждешь?