Внутреннее Царство - [75]

Именно так–не поверхностное утешение, иногда необходимое, всегда непрочное, а утоление, рождающееся вследствие терпеливо–бесстрашного проникновения в самое существо рассматриваемой проблемы, — вот то, что способны порой даровать вдумчивому читателю духовные размышления английского православного владыки. Не знаю и представить себе не дерзну, что обретут для себя в уэровском «Внутреннем Царстве» умножающиеся ныне сторонники жесткого, нерассуждающего усвоения основ православной догматики; что–то, наверное, найдут и они, а кого–нибудь из них, быть может, эта книга побудит взглянуть на мир с большей открытостью и любовью. Для тех же ищущих, духовно притязательных наших современников, чей путь к вере и в вере всегда наиболее труден, книга епископа Каллиста — бесценна. Здесь нет, конечно, никаких уступок технологическому рационализму и прагматизму себялюбия, столь характерным для господствующего мировоззрения наших дней; никаких попыток растворить мистическую сущность христианства в «очевидностях» ленивого обывательского рассудка. Напротив, автор подчеркивает «трудные», обязующие моменты ключевых представлений о покаянии, непрерывной молитве, духовном наставничестве, мученичестве; на примере осмысления подобных идей мы в первую очередь можем наблюдать упомянутое выше превращение далекого в близкое, выдвигающееся перед каждым, кто не чужд ценностям христианства, как актуальная жизненная задача. В книге, однако, есть и иное: необычайная — хотя нигде, естественно, не выставляемая напоказ — чуткость и уважительность церковного деятеля к нравственной проблематике, сформированной глубинным опытом общего взросления человечества во времени. Накопление подобного опыта есть процесс необратимый; вполне понятно, что созвучное ему нравственное сознание, столь многим обязанное именно христианству, в какой–то момент, повышая планку своей экзистенциальной взыскательности, начинает задавать представителям Церкви «неудобные» вопросы, не вмещающиеся в рамки традиционных, издавна заготовленных ответов.

Думается, в подобных случаях — а ныне их немало — слишком большим упрощением, если не прямой неправдой, было бы говорить о «гордыне», о «самопревозношении» сомневающихся и вопрошающих. Речь скорее идет о смиренном приятии собственной ответственности за то великое, зачастую горькое знание, которое было даровано людям в XX в. и которое требует от всех нас новой меры этической серьезности в наших отношениях к жизни и миру. К счастью для читателей «Внутреннего Царства», владыка Каллист не пытается уйти от мучительных проблем, возникающих на этой почве. Напротив, словно бережный проводник, он приглашает нас следовать за ним и в их постановке, и, главное — в их решении, озаренном духовным горением такой интенсивности, что в нем плавится любое сомнение, сгорает боль исколотой недоверием души. Решусь заметить, что сам способ сопряжения откровенной истины христианства и непреложностей, трудно добываемых нами здесь и теперь, в нашем земном бытии, епископом Каллистом избран в духе лучших образцов православной традиции — через совестное вникание в самую суть дела, безоглядное умножение искренности, сердечного смысла и тепла; искренности, только и делающей различимыми для нашего зрения яркие искры света в глубине христианских веков — у Иоанна Лествичника и Исаака Сирина, Серафима Саровского и старца Силуана и многих других подвижников, святых, мыслителей, чьи слова и поступки словно бы вспыхивают на страницах «Внутреннего Царства» нам в назидание и поддержку. И вот — стоит лишь немного напрячься — мы уже с ними в едином соборе, в общем молении за всех, в предстоянии любящему Логосу, для Которого ни одна живая душа не останется чужой и чуждой…

… Тихо, внятно, с реальным знанием дела продолжает владыка Каллист свои уроки, и незримые контуры Царства, которое внутри нас, постепенно проясняются для читателя, открывая путь радостный и таинственный, путь, который самому автору приоткрылся со случайного посещения лондонского храма св. Филиппа летним днем теперь уже далекого 1952 г. Так мирянин вступает в Церковь, и Церковь вступает в современный мир, и вновь — словно бы нечаянно, исподволь — воссоздается казавшееся уже немыслимым единение бытия и любви. Покаяние и молитва, удивление и молчание, смерть и воскресение, подвижническое свидетельство о Христе, любовь к людям, животным и растениям, надежда на спасение всех — все, о чем ведет для нас речь православный мыслитель из Оксфорда, слагается в его освещении в целостный образ Царства. Обо всем этом хотелось бы размышлять и дальше, задавать неизбежные вопросы, в чем–то не соглашаться со сказанным. Однако именно из уважения к кардинальной значимости рассматриваемого предмета, не думаю, что этим уместно было бы заниматься здесь, в послесловии к этой замечательной книге. Уроки преподаны. Помолчим. Вникнем.

***

И все–таки разговор с владыкой Каллистом, как мало с кем еще, хотелось бы продолжить. Разговор доверительный, сосредоточенный, лучше всего — где–нибудь в церкви, у намоленной иконы, в теплом сиянии свечей… Труды о. Каллиста настраивают на такое желание.