Внутреннее Царство - [63]

]; для Бена Джонсона время — «старый, лысый плут»; «Время с даром слез», — пишет Суинберн, а Теннисон называет время «маньяком, сеющим пыль». Иные, правда, именуют его более почтительно — «садовником» или «врачом», но таких меньшинство. Для Исаака Ваттона необратимость времени напрямую связана с переживанием ирреальности и невозвратимой потери:

«Стремительный поток времен Уносит вдаль своих сынов. Никто не помнит их имен, Как поутру не помнят снов. "

Столь же сумрачный образ времени находим и в Библии, в книге, где о нем говорится более всего — у Екклесиаста. Уже в Прологе мы видим, что время для Проповедника — бессмысленный круговорот, причина «трудов» и разочарований:

«Суета сует, сказал Екклесиаст,

суета сует, — все суета!

Что пользы человеку от всех трудов его,

которыми трудится он под солнцем?

Род проходит, и род приходит,

а земля пребывает вовеки.

Восходит солнце, и заходит солнце,

и спешит к месту своему, где оно восходит.

Идет ветер к югу,

и переходит к северу,

кружится, кружится на ходу своем,

и возвращается ветер на круги свои.

Все реки текут в море,

но море не переполняется;

к тому месту, откуда реки текут,

они возвращаются, чтобы опять течь.

Все вещи — в труде…

и нет ничего нового под солнцем» (Екк 1, 2–9).

Однако можно заметить, что в других книгах Писания о времени говорится менее враждебно. Да и сам Проповедник в последующих главах связывает время с красотой и вечностью: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом… Все соделал он прекрасным в свое время и вложил мир в сердце их… «[ [358]] (Екк 3, 1; 3, 11). Положительное отношение ко времени окончательно закрепляется в Новом Завете. «Время исполнилось» (Мк 1, 15), а значит, оно не бесцельно, а целесообразно;

Христос приходит в «полноте времени». Теперь уже оно не бессмысленно и своевольно, но его «Отец положил в Своей власти» (Деян 1, 7). Апостол Павел говорит о «времени благоприятном» или «времени благодати Божией» и потому им следует «дорожить» (Еф 5, 16). Бог сотворил «лета» или «эоны» времени (Евр 1, 12), и Он есть «Царь веков» (1 Тим 1, 17). Таким образом, библейское представление о времени однозначно: время — часть творения Божия, и потому оно — «хорошо весьма» (Быт 1, 31).

Рассекая мир времени

Если мы хотим сполна оценить красоту времени, нам необходимо постоянно держать в уме две очень важные истины. Во–первых, время и вечность не противоположны, а взаимозависимы, не исключают, но дополняют друг друга. Во–вторых, смысл времени раскрывается только во взаимоотношениях, в общении, в отклике и открытости другому. Время невозможно определять «от противного», как выражение человеческой предельности и способ ограничить нашу «вольность»; оно — выражение смысла человеческой личности, неотъемлемая предпосылка подлинной человеческой свободы и любви». Ключ к пониманию времен и сквозь призму этих двух истин дает нам воплощение Христово.

Время и вечность не противостоят друг другу. Трудно согласиться со второй частью утверждения Спинозы о том, что «вечность не может ни определяться временем, ни иметь ко времени какое–либо отношение»[ [359]]. Именно Боговоплощение стало той «точкой», в которой пересеклись «вневременное и время»[ [360]], как писал в «Четырех квартетах» Элиот. А в «Камне» Рождество Христово осмысливается им как событие, не просто происходящее во времени, но преображающее время:

«Тогда в предназначенный миг настал миг времени и во времени,

Миг не из времени, этим мигом сотворено время то, что зовут историей[ [361]]: ибо без смысла нет времени, А этот миг времени и придал ему смысл… «[ [362]]

«Пересекая, рассекая мир времени… " Эту же мысль находим и в «Протоевангелии, или Книге Иакова», когда Иосиф рассказывает о том, как в момент Рождества остановилось время:

«И вот я, Иосиф, и шел, и не шел. Я поднял глаза и увидел, что воздух замер в восхищении. Тогда я посмотрел выше, на самую вершину небес, и увидел, что небеса остановились, и птицы небесные застыли без движения. Я взглянул на землю и увидел трапезу и работников, возлежащих вокруг; их руки тянулись к трапезе, но жующие были как нежующие, и подносящие пищу как неподносящие, и глотающие как неглотающие, но лица всех были устремлены вверх. А вдали я увидел, как гонят овец, но вдруг овцы замерли без движения; и пастух поднял посох, замахиваясь на них, но его рука так и повисла в воздухе. И взглянул я на речной поток, и увидел детские губы над водой, но они не пили. Но вдруг все задвигалось, и пошло своим чередом». [ [363]]

Все, о чем в превосходной степени говорим мы в связи с Боговоплощением, будет столь же истинно и для любого момента времени. Вторжение вечности во время, которое произошло в момент Боговоплощения, неповторимо. Но каждый миг настоящего времени тоже открыт вечности; в любой миг вечность может нарушить привычный ход событий, вобрать в себя время и преобразить его. Она — не где–то там, за пределами времени, но в сердцевине каждого мига; только присутствие вечности придает времени подлинную ценность. Как считает один из исследователей христианского представления о времени, румынский православный богослов прот. Дмитру Станилоэ[