Внутреннее Царство - [14]
«Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная»[ [42]].
«Христос тя упокоит во стране живущих, и врата райския да отверзет ти, Царствия покажет жителя, оставление тебе дает о них, еже согрешил еси в житии, христолюбче»[ [43]].
В подобных молитвах порой различим более печальный тон, напоминающий нам о возможности вечного разлучения с Богом: «От огня приснопаляющаго и от тьмы несветимыя, скрежета зубнаго и червия бесконечно мучащаго и всякаго мучения избави Спасе наш вся верно умершия»[ [44]].
Такое предстательство за умерших не имеет жестких ограничений. О ком мы молимся? Строго говоря, за храмовым богослужением, православные правила разрешают молиться только о тех, кто умер в явном общении с Церковью. Но есть случаи, когда наши молитвы гораздо обширней. За вечерней воскресения Пятидесятницы те же самые молитвы возносятся даже о тех, кто в аду:
«Иже и в сей всесовершенный и спасительный праздник, очищения убо молитвенная о иже во зле держимых сподобивый приимати, великие же подавает нам надежды ослабления содежимых от содержащих я скверн и утешение Тобою низпослатися… «[ [45]]
Какова вероучительная основа для этой постоянной молитвы об умерших? Каково ее богословское оправдание? Ответ на эти вопросы весьма прост и прям. Основа — наше единение в любви. Мы молимся об умерших, поскольку любим их. Архиепископ Уильям Темпл называет такие молитвы «служением любви». Каждый православный христианин с радостью повторит вслед за ним: «Не потому мы молимся о них, будто Бог их не заметит, если мы не будем этого делать. Мы молимся о них, потому что знаем: Он любит их и заботится о них, и мы просим о привилегии присоединить нашу любовь к Божией»[ [46]]. По словам другого современного автора, «отказ молиться об умерших является настолько холодной и настолько далекой от любви мыслью, что ее следует считать ложной уже в силу этой единственной причины»[ [47]].
Никакое другое объяснение или оправдание молитвы об усопших не нужно и даже невозможно. Эта молитва — выражение нашей любви друг к другу. Здесь, на земле, мы молимся о других; неужели перестанем молиться о них после их смерти? Они умерли, но разве мы прекратим предстательствовать за них? Живые или мертвые, мы все принадлежим к одной семье; а потому, живые или мертвые, мы заступаемся друг за друга. Во Христе воскресшем нет разделения между мертвыми и живыми. Как говорит отец Макарий (Глухарев): «Все мы живы в Нем, и смерти нет». Физическая смерть не способна разорвать связи взаимной любви и молитвы, которые нас соединяют во единую плоть.
Разумеется, нам не дано знать доподлинно, как подобная молитва помогает ушедшим. Но и когда мы молимся о живых, мы не можем объяснить, как такое предстательство может им помочь. Мы знаем на личном опыте, что молитва о другом действенна, и потому продолжаем ее творить. Но просим ли мы о живых или об умерших, действие таких молитв остается тайной. Нам не дано проникнуть в настоящую связь между молитвой, свободной волей другой личности, благодатью и присутствием Божиим. Когда мы молимся об ушедших, нам достаточно знать, что они возрастают в любви к Богу и нуждаются в нашей поддержке. Остальное предоставим Богу.
Если подлинна вера наша в то, что нам даровано непрерывное и постоянное общение с умершими, мы будем стараться в меру сил говорить о них в настоящем времени, а не в прошедшем. Не будем говорить: «Мы любили друг друга», «Она была мне так дорога», «Как мы были счастливы», а скажем: «Мы продолжаем любить друг друга и теперь более, чем прежде», «Она мне сейчас дорога, как никогда», «Какая радость для нас быть вместе». В нашей общине в Оксфорде я знаю русскую женщину, которая упорно отказывается называть себя вдовой, хотя ее муж преставился много лет назад. Она не перестает говорить: «Я его жена, а не вдова». И она права.
Если мы научимся говорить об умерших в настоящем, а не в прошедшем времени, это поможет нам разрешить проблему, тревожащую многих. Мы нередко слишком легко откладываем на потом примирение с человеком, от которого мы отдалились, и смерть приходит прежде, чем мы простили друг друга.
В горечи угрызений совести у нас появляется соблазн сказать себе: «Слишком поздно, возможность попросить прощения упущена навсегда, ничего не поделаешь». Но мы глубоко ошибаемся — нет, не поздно. Сегодня же мы можем, вернувшись домой, в своей вечерней молитве прямо обратиться к ушедшему, с которым были в ссоре. Теми же словами, с какими мы обратились бы к нему, если бы он был жив и стоял перед нами, мы можем попросить прощения и вновь утвердить нашу любовь. И с этого момента наши отношения изменятся. Не видя его лица, не слыша его ответа, не зная, как наши слова его достигают, мы почувствуем сердцем, что вместе смогли начать сначала. Никогда не поздно начать вновь.
«В сто раз тоньше и легче»
Остается вопрос, неразрешимый для современного знания, но который часто задают. Мы говорили, что человеческая личность изначально была создана Богом как нераздельное единство души и тела, и мы ждем — по ту сторону разделения их физической смертью — их объединения в последний день. Целостная антропология связана с верой не только в бессмертие души, но и в воскресение тела. Коль скоро телесность есть неотъемлемая часть человеческой личности, каждое подлинно личное бессмертие должно включать бессмертие как души, так и тела. В таком случае, каково же отношение между нашим нынешним телом и телом нашего воскресения в будущем веке? Будет воскресшее тело тем же самым или новым?
