Внук золотого короля - [16]

Мистер Томсон не стал читать дальше.

— Понимаю, — пробормотал он, — отравили меня и за это время разделались с ним... И, небось, не позволили вскрыть тело. О, мерзавцы! И никаких улик! Никаких улик!.. Но им то что... Пусть их подозревают. Деньги-то у них в кармане. О, мерзавцы!

Он встал и, хотя был очень слаб, направился к дому.

Лакей выбежал ему навстречу.

— Вас там спрашивают, мистер Томсон, по очень важному делу... Я было не хотел пускать, да уж очень просили.

Лакей не сказал, что просьба состояла главным образом в том, что ему дали десять долларов.

Мистер Томсон вошел в дом, и опираясь на мебель и стены, направился в гостиную.

Там его ждала странная группа.

Коренастый загорелый моряк в белоснежном кителе, какой-то джентльмен «докторского» типа и бронзового цвета мальчик в изящном костюме, который нескладно сидел на его широких плечах.

— Чем могу служить? — спросил мистер Томсон удивленно.

— Здесь нас никто не услышит? — вместо ответа произнес доктор.

— Никто!

— И никто сюда не войдет?

— Никто!

Доктор сделал мальчику знак.

Тот с самым равнодушным видом снял пиджак и поднял рубашку.

— Что? — вскричал Томсон. Чтоб не упасть, он ухватился за кресло.

— Это настоящий внук Рингана! — сказал капитан и захохотал было как пушка, но сразу осекся и испуганно поглядел на доктора.

Мистер Томсон крепко сжал себе голову обеими руками. Он чувствовал, что без этой предосторожности череп его неминуемо лопнет.

XIII. Никогда не следует соглашаться умирать

Когда Володя согласился «умереть» и собирался ложиться в гроб, он еще раз спросил мистера Нойса:

— А вы скоро меня освободите?

— Говорю тебе, что в тот же день, как только стемнеет. Ты не беспокойся. В гробу будут дырочки, мы дадим тебе бутербродов и бутылку с водою, и ты там устроишься великолепно. В землю тебя не зароют, а поставят в семейном склепе Рингана. В тот же вечер я тебя освобожу оттуда, дам тебе прямой билет до Москвы и денег...

— А если меня узнают?

— Надень вот эти синие очки, ну и корчь какую-нибудь рожу, пока не уедешь из Сан-Франциско.

И Володя «умер».

Врач после краткой беседы с мистером Нойсом констатировал факт смерти, а несчастная «мать» была в таком отчаянии, снова потеряв «сына», что никого не подпускала к нему. Конечно, если бы мистер Томсон не был тяжело болен, комедия не удалась бы. Он созвал бы консилиум врачей, потребовал бы вскрытия тела, ибо несомненно заподозрил бы преступление. Он слишком хорошо знал молодых Ринганов. Но мистер Томсон лежал без сознания и если не умер, то, очевидно, лишь благодаря тому, что мистер Нойс положил в чернослив такую дозу яду, которая должна была лишь вышибить мистера Томсона на время из строя, но не убить. Одновременная смерть опекуна и опекаемого была бы подозрительна. И то уж в городе перешептывались. Но никто не мог, да и не хотел браться за это дело. И стоило ли ссориться с Томасом Ринганом. Лучше было, напротив, подружиться с ним, чтобы как-нибудь коммерчески использовать эту дружбу.

Похороны были обставлены очень трогательно и торжественно. Пастор сказал проповедь такую печальную и чувствительную, что дамы рыдали навзрыд, а мистрис Ринган крикнула даже: «Похороните меня вместе с ним».

Нойс при этом закрыл лицо носовым платком. Очевидно, он плакал.

Володя лежал в гробу и, слушая проповедь, из которой он, впрочем, понял только половину, пришел в грустное настроение. Как-никак лежать в гробу было не особенно весело. Воздуху, правда, ему вполне хватало, но одно сознание, что он заколочен и не может подняться, было довольно неприятно. Он хотел было для развлечения поесть бутербродов, но побоялся, чтоб кто-нибудь не услыхал, как он будет жевать. Был мучительный миг, когда ему вдруг ужасно захотелось чихнуть. Он облился холодным потом и страшно сжал нос пальцами. К счастью в это время мистрис Ринган начала биться головою о крышку гроба и никто не расслышал подозрительного звука, который он издал носом. Затем его понесли.

Володя готов был сейчас на все, до такой степени его радовала и восхищала мысль снова увидать Москву. Да и поездка в поездах и на пароходе представлялась ему очень заманчивой. Как интересно будет рассказать обо всем этом московским приятелям. Только ведь не поверят, вот что досадно. Пожалуй, придется поклясться революционной совестью. И то, пожалуй, не поверят.

Когда гроб везли по улицам, было совсем хорошо, ибо дул с моря очень сильный ветер и во все дырочки основательно продувало.

Тут он уже рискнул закусить. Спать он боялся, чтоб как-нибудь во сне не стукнуть ногою или рукою. А спать ему очень хотелось, ибо все эти дни он от волнения почти не спал. И к тому же его укачивал мягкий катафалк.

Наконец раздались кругом голоса, движение прекратилось и гроб снова понесли.

«А вдруг зароют в землю, — подумал он. — Бывают же недоразумения».

Впрочем, он тут же решил, что при первом же, брошенном на гроб комке земли, он заорет благим матом. Да и, наверное, в Америке не случается таких недоразумений.

Гроб снова замер неподвижно.

В последний раз послышались рыдания его «бедной матери».

Затем все затихло. Свет в дырочках исчез. Очень сильно пахло цветами. «Должно быть, венки», — подумал Володя, и так как кругом было теперь совсем тихо, он заснул.