Внучка алхимика - [43]

То есть, о любви вообще, не о Леониде, конечно. Потом, не дождавшись своего принца и не испытав даже влюбленности, она решила, что от природы попросту этих чувств лишена, потому что предназначена судьбой для другого всерьез заниматься наукой, как княгиня Дашкова. Правда, последняя успела и замужем побывать, и родить двоих детей, но не всем, видать, такое дано…

Теперь же… Господи, да она пошла на преступление ради любви. Не зная, что это любовь и есть. Почему вообще она не рассуждала прежде, не подумала обо всем: прилично ли это, достойно, а просто кинулась действовать? Неужели она так глупа? В один момент забыть все правила приличия, и все, чему её учили! Что же подумал о ней Разумовский?

Соня настолько извела себя собственными упреками, что уже готова была, кажется, поехать к Шарогородским, чтобы все им рассказать, повиниться, снять с графа подозрение в том, что он якобы болен дурной болезнью…

Она даже оставила приотворенной дверь в свою комнату, чтобы слышать, когда вернется брат и расскажет, что он все уладил, что Разумовского простили, и теперь его свадьбе ничего не мешает.

Соня доставила Леониду такие муки, что он теперь ни за что её не простит, а то, что он говорил ей, это всего лишь из жалости. Просто как мужчина он не мстителен. По крайней мере, считает выше своего достоинства мстить женщине…

Она и представить себе не могла, что предмет её раздумий сидел в это время в комнате брата, уставившись вдаль мечтательным взглядом, и улыбался своим мыслям. Что он забыл даже о заветной баночке с мазью, которую принесла ему Соня, а только покачивает головой и повторяет вслух еле слышно:

– Какая девушка! Какая удивительная девушка!

Наконец в прихожей послышались голоса, и Соня метнулась туда, но это оказалось, вернулась из лавки маменька, невероятно возбужденная и довольная собой.

– Как у лавочника вытянулось лицо, когда он увидел, сколько у меня денег! – рассказывала она Соне, позволяя Агриппине, кстати, невероятно уставшей – в прихожей стояла доверху набитая корзина, которую прежде в лавку-то и не брали – раздеть себя. – Представляю, как у него уже вертелся на языке отказ: мол он не может столько давать в долг, и вдруг! Я не только расплатилась с ним, и заплатила за все, что купила, а и дала ему на чай…

– Лавочнику – на чай? – рассмеялась Соня. Она представила себе дородного, вальяжного купца Меньшова, который и за прилавок-то становился, когда его лавку посещали особы знатные, чтобы услужить им лично.

– Ты права, – ничуть не смутилась княгиня. – Он на эти деньги, думаю, и от себя добавил, – дал нам ещё кое-что. Коробку твоих любимых конфет. Сказывал, вчера из самой Франции ему доставили. Мол, низкий поклон Софье Николаевне.

Она посмеялась конфузу Меньшова, который в последнее время, как казалось княгине, и кланялся ей не так почтительно, как прежде. А потом спросила деловито:

– Граф из комнаты не выходил?

– Не выходил, – сказала Соня и, конечно, не стала уточнять, что это она к нему ходила.

– Понятное дело, переживает. Этакий афронт27! Как думаешь, прав Мартин Людвигович, у него все пройдет?

– Думаю, пройдет, – кивнула Соня. – Мартин Людвигович – хороший врач, нам ли об этом не знать.

– Надо будет как-нибудь пригласить его к столу, – решила Мария Владиславна. – Все-таки столько лет он приходит к нам в дом…

Княгиня Астахова, нечаянно разбогатев, готова была на радостях облагодетельствовать всех, с кем так или иначе сталкивалась.

– Агриппине надо новое платье купить, – вспомнила она. – Это она пятый год носит.

Горничная, разбиравшая неподалеку корзину с покупками, тут же вскинулась.

– Хорошее платье, ещё и не порвалось нигде.

Но по голосу чувствовалось, она счастлива уже оттого, что хозяйка о ней не забыла.

– Николушка что-то задерживается, – едва присев, опять забеспокоилась княгиня. – Не случилось бы чего?

– Да что с ним может случиться? – удивилась Соня. – К порядочным людям поехал, не к разбойникам каким.

– К порядочным, но кои чувствуют себя оскорбленными, потому свое раздражение могут против него обратить.

– Ну уж и собаками не затравят, – сказала Соня. – Зря вот только он своему товарищу о том не сказал. Получается, что собрался сделать для него благо, а его самого о том не предупредил.

Мысленно Соня продолжила, что у них, видимо, это фамильное – делать добро по своему разумению. Таким манером её братец отправился к Шарогородским. Таким же собирается выдать сестру замуж. Что тогда на него обижаться, если Соня и сама такая?

– Вернется, расскажет, не велика важность! – фыркнула Мария Владиславна, которая защищала сына при любых обстоятельствах. Потом подумала и позвала. – Агриппина, вели Груше подавать обед. И не забудь графу поднос отнести.

– Как же я смогу забыть? – удивилась горничная и даже обиделась: подумать только, любимая госпожа до сих пор в ней сомневается!

Князь Николай Астахов появился дома, когда день за окнами уже клонился к вечеру, и княгиня приказала зажечь свечи.

Вид у него был странный: растерянный, если не сказать, виноватый. На вопрос матери, не случилось ли с ним чего, он ответил загадочно:

– Это как посмотреть.

– Агриппина, неси его сиятельству обед, – распорядилась было Мария Владиславна.