Вновь, или Спальня моей госпожи - [14]

Пора уходить. Может быть, после его ухода Дженни станет легче? Он поднялся со стула. Брайан немедленно повернулся к нему, словно обрадовавшись. Опытные актеры, они недурно сымпровизировали сцену прощания.

Ожидая, пока откроются кремовые двери лифта, он гадал, что сейчас происходит в палате. Наверное, Брайан сидит на кровати, обнимая Дженни, а она плачет на его груди. А может быть, он по-прежнему сидит на подоконнике, продолжая болтать о своих проблемах.

3

Дженни была прекрасно осведомлена о больничной жизни. В каждом из ее сериалов, кроме, вероятно, последнего, обязательно бывали сцены в больнице. К тому же ее первый босс была сторонником скрупулезной точности во всем, вплоть до деталей. А сама Дженни попала в больницу впервые. Никогда прежде на ее запястье не надевали пластиковый браслет. Никогда она не лежала на больничной койке.

Одиночество больно ранило ее. Она не была к нему готова. В мыльных операх больничные палаты всегда полны народу — врачи, медсестры и посетители, толпы посетителей… И если больной просыпался в три часа ночи, то какой-нибудь верный друг уже припадал к его ложу. Можно было начинать сцену.

Но прошлой ночью, когда Дженни проснулась в три часа, на стуле никто не сидел. Она была одна в серых стенах больничной палаты.

Наутро оказалось, что стены выкрашены в унылый голубой цвет. Палата была полна цветов. Это выглядело весьма мило, но одиночество не покидало Дженни. Приходил Алек, но ушел, когда появился Брайан. А у Брайана как всегда уйма дел, к тому же сегодня у него съемочный день, задерживаться он не мог, — и вот она снова одна… Дженни решила было позвонить отцу. Услышав его голос, она не чувствовала бы себя такой заброшенной. Но он и не подозревал о ее беременности. Узнав о выкидыше, он очень огорчится. А ведь она всегда старалась не причинять ему тревог. Вот если бы у нее была мать… Но тогда вся жизнь Дженни была бы иной…

— Ох, Дженни, Дженни… Профаны мы с тобой в этих «дамских штучках»!

Ей было восемь лет, она, маленькая балерина, готовилась к первому в жизни танцу на настоящей сцене. Стоя на стуле перед зеркалом, она сосредоточенно смотрела, как отец сражается с веночком из искусственных цветов. Папе предстояло укрепить его шпильками вокруг им же сооруженного кособокого пучка. Но волосы Дженни были густыми и непослушными. Папе приходилось нелегко.

Том Коттон был совсем молод. Став мужем в восемнадцать и отцом в девятнадцать, он овдовел двадцати лет от роду. Его юная жена носила имя цветка — Лили. Смерть ее была очень обыкновенной — она разбилась в автокатастрофе.

Приехали родители Лили и забрали ребенка. «Не в твоем положении воспитывать дитя», — сказали они Тому, и были, конечно, правы. Том был отличным парнем — хорош собой, вежлив, обаятелен и открыт.

Но он был профессиональным бильярдистом. Мотался с одного соревнования на другое, иногда ночи напролет проводил за рулем, принимал душ на автостоянках, питался лишь крекерами с арахисовым маслом из автоматов «Фаст фудз». Им с Лили нравилась такая жизнь. Когда появилась Дженни, они завернули ее в розовое одеяльце и продолжали колесить по стране с неменьшим удовольствием.

Но вот Лили не стало…

При всем желании Том не справился бы с обязанностями отца-одиночки, тем более что Дженни уже не была младенцем. Когда была жива мать, девочка еще спокойно сидела в колясочке, тараща на мир круглые глазенки. А теперь-то она ползала и вытирала коленками крошечных комбинезончиков грязь с полов всех бильярдных. Она обожала окурки и электрические розетки. Пробовала на вкус монетки. Во время долгих переездов ерзала и скулила, сидя в машине, словно в плену.

Тому все же пришлось отдать дочку родственникам, но уже через три месяца он примчался за ней. Ему было всего двадцать. Но ответственность не пугала его. Лили терпеть не могла родительский дом. С какой стати он должен нравиться их дочери?

Том перестал ездить на соревнования и открыл собственный зал для бильярда в одном из грязных городишек восточной Оклахомы. Конечно, это нравилось ему гораздо меньше, чем прежняя жизнь на колесах — он тосковал по бесконечным дорогам, по бешеному ритму спортивных поединков. Но как бы то ни было, дела у него обстояли неплохо. Зал был приличным, чистеньким.

И свою дочь он воспитывал такой же — благонравной чистюлей.

… Он запихивал очередную шпильку в веночек Дженни. Маленький пучок давно болтался над левым ухом. Тогда он всунул еще одну шпильку справа, чтобы восстановить равновесие.

Дженни глядела на себя в зеркало. Одновременно она видела и лицо отца. Его брови были решительно сдвинуты, но уверенности во взгляде не было: «Ох, уж эти мне „дамские штучки“…

— По-моему, все о'кей, пап, — сказала она.

— Не знаю, дорогая. А что будет, если ты встряхнешь головой?

— Не будем мы там головами трясти! Это же балет!

И Том с облегчением согласился. Он подал Дженни ручное зеркальце, чтобы она осмотрела прическу сзади. Конечно, на затылке было много неизвестно откуда взявшихся и болтавшихся во все стороны прядей, но цветочки выглядели прелестно. Дженни решила, что это здорово — носить в волосах цветы.

— Пап, а среди них есть лилии? — это же имя ее мамы, Лили.