Вновь домой вернутся журавли - [4]

— Да нет, послушай, может, вспомнишь, там такие слова: серым утром крик печальный, снова слышу я вдали. Мне привет свой шлют прощальный в хмуром небе журавли, — Сергей напел ему несколько строк из куплета.

— Да, ладно тебе Серёга, к твоему возвращению, найду тебе такую песню. Лучше скажи, где служить будешь ещё не известно?

— Завтра скажут. Куда пошлют, там и придётся служить.

Сергей, с Володей и Юркой стояли в глубине двора, подальше от материнских глаз и распивали бутылку «прощальной».

— Ну что вчера? Чем всё закончилось, спаситель? — Пропустив рюмку за хорошую службу, спросил Володя.

— Отвёл домой и…? — Заулыбался Юрий.

— Никаких и. Она совсем девчонка, всего шестнадцать только исполнилось, — серьёзно ответил Сергей.

— Понравилась, понравилась Серёге дивчина, — наперебой подзадоривали парня друзья.

— Понравилась да будет не моей.

— Чего так?

— А то, что она через два года выскочит замуж, а мне-то три года служить.

— А ты что, знал её раньше?

— Говорю же, знал, да не узнал. Когда успела вырасти? Ларискина соседка по улице.

— Вот это да! У второго выхода из большого двора, скромно стояла девушка и не решалась подойти или окликнуть Сергея. Это была Вера. Она видела, как какие-то только что пришедшие на проводы девчонки протягивали Сергею бутылку белого вина и бесцеремонно целовали его в щёки, вытирая потом с них яркую алую помаду, как другая девушка, потянула его в круг танцующих вальс, и они закружились в танце, глядя друг другу в глаза.

У Веры на щеках появился румянец. Глаза покрылись прозрачной плёнкой слёз. Она обиженно повернулась и вышла со двора на улицу.

— Ну и танцуй, а я всё равно тебя дождусь. Так и знай! — Решительно произнесла она.

Глава 2

Россия. Китай. Корея. 1951 г.

Сергею повезло. Его оставили служить в Ростовской области. Такая удача выпадает не каждому. Служить поблизости со своим городом, иногда навещать мать, которая не могла нарадоваться коротким приездам сына. Закрутил Сергея водоворот солдатских будней, быстро пролетело время. За год службы он получил права и стал водителем-автомехаником. Служить бы так и дальше, если бы однажды осенним тёплым утром не прозвучала тревога.

Солдату не положено рассуждать. Приказано с вещмешками в строй и по машинам, куда и зачем, неведомо. Уже к вечеру по тряской дороге их доставили на железнодорожный вокзал Ростова. Ещё через почти полтора суток стало понятно, и то, только по тому, что кто-то из ребят узнал Казанский вокзал, что прибыли они в Москву. Ночью их перевезли опять на какой-то вокзал и погрузили в пульмановские вагоны с нарами.

Долгая дорога — длинные мысли. А дорога казалась бесконечной. Куда их везут и для чего, спрашивать у сопровождающих их офицеров, в течение почти двух месяцев пути было бесполезно. Ответ на вопрос заданный солдатами в начале поездки, был лаконично краток — не ваше дело. Устав слушать солдатские байки, Сергей, лёжал на жёстких нарах, укрывшись шинелью, и гнал от себя мысли о голоде и холоде, сковавшем всё тело. Буржуйка, установленная в вагоне, только пыхтела и сжирала своей жаркой пастью лимитированный уголь, даже не пытаясь обогреть солдат. Всё равно всё тепло, которое она могла подарить молодым парням, уходило в щели стареньких вагонов. Заглушая урчание желудка, постоянно просящего его наполнения, Сергей старался свои мысли унести далеко от этих чужих мест.

Мама. Она всегда стояла в его воображении, стоило только закрыть глаза.

Сильно постаревшая за войну, в которой потеряла мужа и старшего сына, она чуть не лишилась рассудка, когда во время второй оккупации города, он одиннадцатилетним мальчишкой помог подселенному к ним в квартиру румыну лишиться пальца на одной руке.

— Гадом был этот румын, — вспоминал Сергей, — надо было ему в ружьё натолкать больше пороха, чтобы он не только пальца, но и головы лишился. Но тогда мальцом ещё я был. Хорошо бегал на улице с ребятами, те и предупредили, что разыскивают меня. Пришлось на Левом берегу Дона скрываться, пока наши фашистов

не попёрли из города.

В первую оккупацию немец с нами жил. Вроде тоже фашист. А приходил, матери и мне продукты приносил, шоколад. Вытащит из кармана кителя свою семейную карточку, и всё нам с мамой её показывает, что-то рассказывает, а у самого слёзы текут. Очки протирает платком и всё говорит: найн, войне. Война плохо. Конечно, плохо.

Вот и сейчас везут. Куда, зачем? Потому, что проехали Байкал, можно догадаться, что мы чешем прямиком на Дальний Восток. Так война с Японией закончена. Может на границу, так мы не погранвойска. Стерегут нас как пленных. И не спросить, не объяснить нам обстановку. А как хочется домой. Сейчас у нас ещё тепло, каштаны падают. Интересно, как там Лариска, не выскочила замуж за Жорика? Да ну её. А Вера? Что Вера? Ещё до женихов не доросла. Как там мой город? Сейчас бы в Дону ополоснуться.

Любил Сергей бродить по улицам города. Старался везде «успеть ногами». Да и то ими, ножками родными, поспевалось везде. Транспорта не дождаться. И дождёшься, толку мало, опоздаешь на работу. То провод оборвётся на троллейбусной линии, то ток отключат. А на заводе с опозданием строго. Первый раз опоздал — выговор, а значит, лишишься квартальной премии. Второй раз опоздал, не получишь тринадцатую зарплату в конце года. Третий раз — увольнение по статье. Считай, не трудовая книжка, а волчий билет. Поэтому, к первому заводскому гудку, Сергей уже всегда был на ногах.