Вниз по Шоссейной - [22]

Проходя мимо него, Славин глянул в блокнот:

— Что это за ерунду вы пишете?

Рудзевицкий вздрогнул.

— И чего вы испугались? — продолжал Славин.

Рудзевицкий растерянно посмотрел на чучело медведя, возвышавшееся над ним, и, как-то странно икнув, выдавил:

— Медведя…

— Стыдитесь, — сказал Славин, — его даже маленькие дети не боятся! — и повел экскурсию дальше.

Через несколько дней комиссия, или, как ее называла доброжелательная депутатка, «ревизия», действительно посетила музей.

Ничего грозного она собой не представляла. Улыбчивый Саша и еще несколько человек, тихо переговариваясь между собой и шутя, походили по залам, поинтересовались, почему в таком богатом отделе природы нет чучела бобра, на что Славин ответил, что этот экспонат изготавливается знаменитым мастером Сумейко. Удовлетворенная его ответом, комиссия ушла.

Задержавшийся в дверях улыбчивый Саша попросил Славина зайти к нему завтра и получить на руки решение комиссии.

В напечатанном на машинке в трех экземплярах решении указывалось на плохую политическую направленность работы музея, выразившуюся в отсутствии в некоторых его залах портретов вождей и в политически безграмотном названии «Отдел религии», тогда как отдел этот следовало бы назвать «Антирелигиозный отдел».

Улыбчивый Саша предложил расписаться на всех трех экземплярах и один вручил Славину.

— Ничего страшного, товарищ Славин, — сказал Саша, — мы надеемся, что вы исправите эти недочеты и все у вас наладится. А вообще музей у вас замечательный! — добавил он и широко улыбнулся.

Он был неплохой парень, этот улыбчивый Саша.

И действительно, ничего страшного не было. Была весна, и цвели сады…

А вы знаете, как в Бобруйске цветут сады?

Славин шел на сессию горсовета.

Широкий воротник белой рубашки аккуратно выложен поверх светлого пиджака, отутюженные серые в полоску брюки и начищенные еще с вечера зубным порошком парусиновые туфли украшали и молодили его.

Он шел свободной, чуть подпрыгивающей походкой к зданию городского театра, где через полчаса откроется сессия, на которой будет решаться вопрос подготовки к Великому Празднику.

Может быть, остановить его и увести в гудящие шмелями сады или в луга, где в знойном разноцветье трав несет свои еще по-весеннему широкие воды ослепительно синяя Березина?

Может быть, это спасет его?

Может быть, тогда не будет его выступления и гневной речи Главного Начальника? И не будет этой причины его гибели?

Может быть… Может быть…

Но Время уже заготовило достаточно причин, чтобы и без этой причины погубить его.

И нам придется ознакомиться с этими превращающимися в труху, кое- где четкими, а где-то совсем непонятными записями выступлений на той злосчастной сессии.

Сессию открывал Главный Начальник.

Все сказанное им было хорошо известно всему заполненному депутатами залу городского театра.

Зал аплодировал и вставал при упоминании имени Кормчего и аплодировал, не поднимаясь с мест, при сообщении о многочисленных достижениях в самом городе.

В последний раз торжественно назвав имя Вождя, Главный Начальник под гром аплодисментов с шумом поднявшегося зала прошел по сцене и сел на свое место в президиуме рядом с Шендеровым.

Потом были звонкие выступления депутаток-женщин и на свой лад повторяющие их выступления мужчин.

Затем Главный Начальник попросил перейти к конкретным предложениям по подготовке города к Юбилейной Дате и сам объявил свои предложения.

Он предложил убрать с Октябрьской улицы, к сожалению, раньше именовавшейся Костельной, позорящие ее новое название остатки темного прошлого в виде памятников похороненным у костела ксендзам и этого никому не нужного камня с устаревшей надписью.

— Кроме того, необходимо, — добавил он, — заложить строительство стадиона «Спартак», для этого придется вырубить сначала кленовый парк, он слишком старый, а затем, в будущем, снести и сам костел.

После этого конкретного, значительного и в деталях продуманного плана были другие, менее значительные, но тоже интересные предложения.

Многим участвовавшим в этой сессии запомнилось выступление директора швейной фабрики имени Дзержинского.

Доложив об успехах тружеников фабрики в пошиве обмундирования для Красной Армии, он, понизив голос и придав ему душевность, сообщил о своем решении доступным и профильным для фабрики путем украсить город.

— Известно, — начал он, — что в нашем городе развелось много сумасшедших…

Споткнувшись о сдержанный хохот в зале, он постарался исправиться и начал снова.

— Известно, что в нашем городе собралось много сумасшедших!..

Опять хохот в зале.

Наконец он нашелся и, поддержанный Главным Начальником, призвавшим расшумевшийся зал к порядку, изрек просто и ясно — У нас в городе много сумасшедших!

Не наткнувшись на смех притихшего зала, он продолжал:

— И они имеют оборванный вид, чем позорят наш город. Беру на себя обязательство из отходов нашего производства к Великому Празднику сшить им всем новые фуражки!

Главный Начальник, а за ним и весь зал поаплодировали этому предложению.

Уходя с трибуны, ободренный аплодисментами директор швейной фабрики выкрикнул не то в зал, не то обращаясь к президиуму:

— Нужно только обеспечить явку сумасшедших для снятия мерок!