Внимание: граница! - [26]
Задержанный оказался агентом японской разведки.
На том же участке как-то зимою дежурил красноармеец Цебро. Поднявшись на сопочку, Цебро увидел километрах в трех от себя нарушителя. Пограничник кинулся наперерез, Нарушитель тоже побежал. Расстояние между ними понемногу сокращалось, но все же было еще далеко. Тогда Цебро скинул полушубок, побежал налегке. Пробежав еще немного, сбросил и валенки. После Цебро рассказывал подробности задержания. «„Стой!“ — крикнул я, а он знай себе чешет. „Стой, — кричу, — стрелять буду!“ И тогда он враз остановился. Видит, что я уже совсем близко, кричит: „Я сдайся, я сдайся!“ — „Ах, ты ж, — говорю, — чего ж ты до этого улепетывал? Из-за тебя чуть ноги не отморозил. А ну-ка по моим следам, — командую, — к сопке шагом марш!“ — Понял. „Бегом“, — командую. Оглянулся на мои разутые ноги, побежал… По дороге нашел я и валенки, и полушубок…»
— Как же ты действительно по снегу, по морозу босиком?
— А я вгорячах не сразу и почувствовал.
Задержанный оказался японским диверсантом;
— Моя плохо живет, — попросту объяснял он. — Япона капитана деньги дает, япона капитана работаю. Руска капитана больше дает — моя сильно работай руска капитана. Давай, руска капитана, моя деньги — буду работай руска капитана…
…Очень помогало нам в работе местное население, и, конечно, дети. Стоило чужому человеку появиться в деревне, как это тотчас становилось известно на заставе.
Как-то на участке нашего отряда произошел такой случай. Девочка шла из школы, когда ее остановил незнакомый человек:
— Ты знаешь Марию Акимовну Селиванову?
— Которая по-над лесом живет? Знаю:.
— Передай ей вот эту бумажку, будь умница. А это возьми себе на мороженое.
Он сунул в руки девочки рубль.
«У нас же нет мороженого! — подумала девочка. — Или он этого не знает?»
— Послушай, Коля, — окликнула она одноклассника. — Тут какой-то дядька, не наш, тетке Марии Селивановой велел записку передать. И вот рубль подарил — купи, говорит, мороженое. Чудной!
— Где этот дядька?
— А вон пошел.
— Беги с этой запиской на заставу, расскажи все, а я за ним следом пойду. Буду листки из тетрадки вырывать и бумажки на дорогу бросать. Вы по этим бумажкам меня и найдете. Поняла?
Как только девочка прибежала на заставу, начальник выслал вслед за неизвестным группу со служебной собакой.
В деревне незнакомца уже не оказалось. Свернув в переулок, указанный девочкой, пограничники увидели обрывки бумажек. Этот след вывел за околицу деревни, повел по дороге к границе. Догнали нарушителя уже на погранполосе.
Девочку и мальчишку на общем школьном собрании похвалил комсорг погранзаставы. Он призвал ребят брать с них пример, активно помогать в охране советской границы.
Двух нарушителей задержал и старик Кузьмич из пограничной деревни. Стариковская бессонница погнала его чуть свет на улицу. Увидев двух незнакомых людей, направляющихся к границе, Кузьмич заволновался, почувствовал неладное. Но как быть? Он один, старик, звать на помощь уже поздно, неизвестные вот-вот перейдут границу. Забежав в избу и схватив берданку, старик бросился наперерез.
— Сто-ой! — закричал он. — Руки вверх! Давай, ребята, окружай их! Руки вверх, я говорю! Бросай оружие!
Он сам привел на заставу задержанных им нарушителей. Кузьмичу за проявленные находчивость и мужество выдали Почетную грамоту и отрез на костюм.
Несгибаемые
Может быть, самое трудное в профессии пограничника — это необходимость величайшей выдержки.
В тридцатые годы на дальневосточной границе редкая неделя проходила без навязанного самураями пограничного конфликта.
Однако у нас был твердый приказ: не поддаваться ни на какие провокации, не допускать, как бы не искушали нас, чтобы пули летели на японскую территорию — не дать Японии втянуть нас в войну.
В июне средь бела дня группа самураев и белогвардейцев вторглась на один из участков погранкомендатуры и завязала бой. Он продолжался до вечера. И наши пограничники отступили. Среди бойцов недосчитались командира взвода Запалина. К утру пограничники с прибывшим подкреплением отбросили назад, за границу, самураев и белогвардейцев. Однако Запалина так и не нашли. Запрос, сделанный японскому командованию, остался без ответа.
Между тем нам стало известно, что раненый Запалин был захвачен японцами. Его пытали, требовали, чтобы он рассказал, в какой части служит, где эта часть расположена, как вооружена, какие укрепрайоны на границе. Запалин молчал. Тогда его зверски убили.
Однажды наблюдатель сообщил, что японцы сосредоточили у границы большую группу войск — около батальона, впереди небольшая разведка, почти у ничейной земли.
Я приказал усилить наряды и выслал к этому месту маневренную группу. Командовал этой группой секретарь парторганизации отряда Клигман Петр Борисович. Зная его со времени борьбы с басмачами, я был уверен, что он не растеряется в самую трудную минуту.
В шесть часов вечера японский батальон перешел границу, открыл стрельбу. Завязался бой.
Положение было очень тяжелое. Я мог, конечно, обратиться за помощью к командиру горнострелкового полка. Однако это бы означало введение в дело полевых частей. По существующему положению, если пограничники справляются с провокаторами своими силами, это только пограничный конфликт; когда же вводятся полевые части, это уже военные действия.
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.
Туве Янссон — не только мама Муми-тролля, но и автор множества картин и иллюстраций, повестей и рассказов, песен и сценариев. Ее книги читают во всем мире, более чем на сорока языках. Туула Карьялайнен провела огромную исследовательскую работу и написала удивительную, прекрасно иллюстрированную биографию, в которой длинная и яркая жизнь Туве Янссон вплетена в историю XX века. Проведя огромную исследовательскую работу, Туула Карьялайнен написала большую и очень интересную книгу обо всем и обо всех, кого Туве Янссон любила в своей жизни.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В ноябре 1917 года солдаты избрали Александра Тодорского командиром корпуса. Через год, находясь на партийной и советской работе в родном Весьегонске, он написал книгу «Год – с винтовкой и плугом», получившую высокую оценку В. И. Ленина. Яркой страницей в биографию Тодорского вошла гражданская война. Вступив в 1919 году добровольцем в Красную Армию, он участвует в разгроме деникинцев на Дону, командует бригадой, разбившей антисоветские банды в Азербайджане, помогает положить конец дашнакской авантюре в Армении и выступлениям басмачей в Фергане.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.