Внимание: граница! - [17]
— Со станции Балхаш, товарищ начальник.
— Невероятно! Твои кони, что, по воздуху летают?
— Да. Хороший проводник заменит самолет, товарищ начальник!
Доложил, что отряд остался без хлеба и табака. Ковалев тут же отдал распоряжение выделить нам табак, хлеб, сахар, крупу и машину для доставки провизии отряду.
Тот проводник, что привел нас, знал только верблюжьи тропы. Пришлось искать нового, который знал дорогу для машины. Коноводы с первым проводником отправились назад по старой тропе. Саушкин, я, шофер и новый проводник двинулись другой дорогой.
Мы проехали уже полпути, когда увидели скачущих нам навстречу вооруженных казахов.
— Что делать? — спросил встревоженный шофер. — Развернуть машину назад нельзя — дорога узкая, застрянем в песке.
— Может, остановимся? — спросил и Саушкин.
— А знаете, — сказал я, — давайте поедем потихоньку навстречу… Ну, товарищ Саушкин, если меня убьют, убейте и вы хотя бы парочку!
Не снимая оружия, казахи подъехали к нам.
Я вышел из машины:
— Куда вы едете?
— Мы ищем начальника, который границу сторожит! — сказал один из них.
— Я начальник, который границу охраняет. А кто вы такие и зачем вам нужен начальник?
— Кзылбай послал нас тебя искать. Он ждет тебя в ауле недалеко отсюда.
— Зачем? Хочет убить? — усмехнулся я.
— Нет, убивать не будет. Хочет говорить.
— Ну, что будем делать? — спрашиваю Саушкина.
— Надо, наверно, ехать. Убить бы и сейчас могли…
— Товарищ начальник, не езжайте в аул, — вмешался шофер, — заманят и уничтожат. Таких случаев уже сколько было! Лучше вернемся на станцию. Пусть туда Кзылбай приезжает.
Но я все-таки решил ехать в аул: как говорится, или грудь в крестах, или голова в кустах.
В небольшом ауле нас встречал сам Кзылбай и с ним человек шестьдесят. Однако у юрты он сделал знак, и внутрь с нами вошли только десять человек.
— Ты звал меня, почтенный Кзылбай, — начал я. — Говори же, какое у тебя ко мне дело: меня ждут пограничники.
Кзылбай молчал, опустив голову.
— Идти чужой дорогой трудно, — промолвил он, наконец. — Может, ты покажешь моей дороге свое чистое сердце.
— Я к твоим услугам, Кзылбай.
— Я тебя знаю, джелдас-начальник. Ты хороший джигит и честный человек, и ты скажешь мне правду.
— Да, Кзылбай, я не буду тебя обманывать.
— Ко мне приезжал мой сын с письмом. Там было написано: «Найди начальника границы Сырма, он тебе поможет. Распустишь банду — помилуют». Разве это правда, что меня еще могут простить?
— Это правда. Твоя судьба пока еще в твоих руках, Кзылбай. В революцию много людей ошибалось. И если они честно признавали и исправляли свои ошибки, Советская власть им прощала. У тебя много скота, но у тебя темный ум. Ты держишься за свой скот, а не думаешь о сыне. Твой сын Али — умный мальчик. Советская власть даст ему возможность учиться и не быть темным, как ты, но ты из-за своего скота готов погубить будущее своего ребенка. Если вы сдадите оружие, отдадите награбленное и разойдетесь по домам, Советская власть вас простит, хотя за ваши дела нужно было бы вас расстрелять.
На этот раз я говорил по-русски, надеясь больше на перевод Саушкииа, чем на свою речь.
И меня, и Саушкина Кзылбай слушал очень внимательно, приговаривая:
— Моно… Моно… Моно…
Когда мы кончили нашу речь, Кзылбай долго сидел, закрыв глаза. Потом сказал:
— До утра буду смотреть.
Ночью мы с Саушкиным не спали, гадали, чем все это кончится: если решит сдаться — хорошо, если нет — убьет, пожалуй, нас, чтобы время выиграть.
Утром Кзылбай пришел и сказал:
— Я согласен.
Мы с Саушкиным облегченно вздохнули.
Кзылбаевцы сдали скот и оружие и разошлись кто куда. Кзылбай поселился в Тарбагатайском районе и впоследствии стал хорошим колхозником. Его сын Али закончил школу, уехал учиться в Ташкент. Слыхал я, что он работает инженером-строителем в Алма-Ате. Там же живет и Саушкин, прекрасный человек, с которым после ликвидации банды Кзылбая пришлось мне расстаться.
Черепанов, поправившись, вернулся в часть, только стал он суровее и молчаливее.
— Ну что же делать, — пробовал я его утешать. — Может быть, еще полюбите хорошую девушку.
— Может быть, — пытался он улыбнуться мне в ответ. — Только такой, как Надя, мне уже не встретить.
Отдельный дивизион маневрирует
В 1931 году меня назначили командиром и комиссаром отдельного оперативного дивизиона войск ОГПУ. Собственно, дивизиона еще не было. Я должен был сформировать его в городе Кзыл-Орде из бойцов пограничных частей Казахстана.
Ко мне прибыли командиры Клигман, Митраков, Дженчураев. Все трое были молоды, энергичны, не первый год в пограничных войсках. У Клигмана Петра Борисовича, кроме того, за плечами была гражданская война — шестнадцатилетним мальчишкой он уже был пулеметчиком в отряде. Клигман прибыл в дивизион в качестве политинструктора. Он оказался одним из тех работников, у которых слово неотделимо от дела, и владел оружием так же смело и хорошо, как словом.
Но тогда я особенно обрадовался Джаманкулу Дженчураеву. Киргиз по национальности, он прекрасно знал казахский язык, психологию и быт кочевников. Именно такой командир был нужен мне. Наш успех в борьбе с басмачами зависел не только от результативности боевых действий, но и от умелой, терпеливой разъяснительной работы среди кочующего населения, запуганного и обманутого пропагандой баев. Дженчураев умел разговаривать с людьми свободно и просто. И казахи, и наши бойцы любили этого высокого, смуглого, веселого командира.
