Внедрение - [21]

Я задумался. Может, плесень мака-и уродует плод? Или действует как контрацептив? Или вызывает выкидыши? Но при их-то постоянном сокращении численности — к чему им противозачаточные средства, к чему им прерывание беременности?!

— Ты хочешь сказать, что мака-и делает плохих детей?

Он отрицательно покачал головой.

— Это дитя, ребенок мака-и — он не нужен.

— Не нужен? Ты хочешь сказать: мака-и остановит ребенка, когда он будет выходить в мир?

— Говорю тебе — этот ребенок не нужен! А придет то, что будет нужно. Тогда женщина засмеется и даст рождение.

Я все равно ничего не понял. Кайяпи покачал головой, дивясь моей редкостной тупости, и побрел прочь, оставив меня в прежнем недоумении. Ногами он загребал воду. Я промотал на диктофоне немного шемахойской речи — А и Б вариантов — местный бытовой диалект и запутанный имбеддинг наркотинеского транса с его мифами, в которые они свято верили, как верил всегда исторический Человек в своей вечной попытке примириться с непримиримой действительностью.

— Кайяпи, а где оно растет — это дерево с плесенью?

Он все больше тяготел к местной речи, удаляясь от языка матери и всего внешнего. Португальский он почти забыл, и мне волей-неволей приходилось приспосабливаться к общению на шемахоя.

Возможность общения с соплеменниками, возраставшая по мере того, как вода поднималась, все сильнее вовлекала его в заботы и мысли племени. Да и самому Кайяпи, по-видимому, опостылело положение шакала, подбирающего объедки в стороне от Большой Еды.

По счастью, я уже успел овладеть достаточным запасом слов бытового лексикона шемахоя, чтобы поддерживать общение с Кайяпи на его родном языке.

Больше всего я боялся отпугнуть своего единственного товарища.

Даже людей из племени маконде, что в Мозамбике, мне было легче понять, чем здешний народ. Ведь там наши мозговые передатчики были настроены на одну волну. Другое дело — здесь, где мне пришлось столкнуться с совершенно иным взглядом на мир, с иной вселенной, включающей в себя совершенно непривычные понятия. Впечатление такое, будто попал в другое измерение. Самое настоящее политическое преступление совершил по отношению к этому племени американский капитализм в сговоре с бразильским шовинизмом. И даже АК-47 с гранатометами здесь слабое подспорье. В отличие от Мозамбика, вероятность того, что здешние события когда-нибудь получат огласку, равна нулю. И все же моя бессильная ярость стихает при мысли об удивительной проницательности людей этого племени. Разумеется, настаивает мой рассудок-рационалист, все это — лишь иллюзия. Не более!

— Что это за дерево, Кайяпи? — спросил я, стараясь придерживаться бытового диалекта шемахоя.

Он пожал плечами, отводя глаза в сторону.

— Вода убьет мака-и?

— Мака-и живет в маленьком месте. Вот такая ширина…

Он развел руки, демонстрируя «ширину».

— Здесь — и здесь — так много мест…

Он поднял ладонь в жесте, обозначающем у соплеменников его матери «много» — пять растопыренных пальцев. Однако с шемахоя дело обстоит иначе — вот почему жест Кайяпи меня несколько озадачил.

Язык шемахоя, уникальный даже среди племенных языков, имеет богатый словарь для выражения чисел. Эти слова обозначают носителей количества: так, например, крыло попугая макао содержит определенное число перьев. Получается, что каждая птица может символизировать собой определенное число.

Они охотятся на этих птиц, употребляя их мясо в пищу, а перьями украшают себя во время Наркотического Танца. Так что перьевая система исчисления проходит красной нитью через всю их жизнь. Чего, увы, не могу сказать о своей. Кайяпи с явным отвращением взглянул на свои пальцы, изображающие «много», и, сердито хлопнув ими по бедру, произнес заветное числительное на шемахоя.

Я не слышал о такой птице. А если б и слышал, понятия не имел бы о том, сколько у нее перьев в хвостовом оперении и откуда следовало начинать отсчет, окажись она у меня в руках. Я попытался обратиться к нему за разъяснениями, но безрезультатно.

— Значит, думаешь, мака-и погибнет?

— Потоп приходит, потоп уходит, мака-и спит.

— Этот потоп не уйдет. Это — навсегда.

— Может быть.

— А если Брухо возьмет нож и выкопает мака-и, и отнесет его в другое место, и там посадит снова?

— Выкопает дерево? Выкопает джунгли? Вот что я скажу тебе: с мака-и надо быть очень-очень осторожным. Или он уйдет совсем. Он сам себе выбирает, где жить, — много мест.

Он снова взмахнул рукой и снова, поколебавшись, назвал птичье числительное. Однако откуда мне знать: может, у этой птицы всего пять примечательных перьев, а остальные ни на что не годятся и поэтому в расчет не принимаются? Может быть, эта плесень нашла себе в дебрях джунглей всего пять мест, пригодных для обитания? Откуда мне знать?!

— Покажи мне… — я выговорил название птицы. — Покажи мне это число где-нибудь в деревне. Покажи мне по хижинам — сколько их, таких мест?

Я надеялся, что поселение шемахоя не подразделяется на тотемные участки и что сама эта птица не является одним из тотемов. В противном случае Кайяпи мог лишь указать мне на хижины этого тотема, представляющего собой птицу, вместо того чтобы указать мне число, соответствующее числу птичьих перьев.