Вне закона - [59]

И снова злость закипела в Нине.

— Гады! — сказала она. — Это они… они убили Слюсаренко… Это они ступают по душам человеческим. На все им плевать, все им дозволено!

— Зачем ты так! — тихо сказал Виктор, держа ее за руку и оглядываясь, потому что на них стали обращать внимание. — При чем тут Слюсаренко?

— А ты не понимаешь?! — воскликнула она. — Они же, эти сволочи, непотопляемые. Что бы вокруг ни происходило, за что бы ни бились люди, они всегда будут драться за себя. Только за себя! И побеждать. Да, да, побеждать, черт их побери! Они как ящерицы: оторви хвост — он тут же отрастет… Тебе же Семен Семенович все сказал. Я тогда не поняла, о чем он. А теперь понимаю. Они, только они выбивают у людей опоры — на все наплевать. — Она уж не могла остановиться, все подспудно копившееся в ней выплескивалось наружу, объединив еще не до конца созревшие мысли. — Вот кто палачи веры… Все эти Сольцевы, их мамаши, адвокаты, судьи, следователи. Все палачи веры! Потому что они — трусы. Ведь вера идет дальше рассудка. А когда закон — мятый пар, то и вера ни к чему. Неужто не понятно?

Ее начало трясти, и все больше людей собиралось вокруг нее, но Виктор ничего не мог поделать. Ее мысли, внезапно вырвавшиеся наружу, были близки ему, он принимал их и, принимая, готов был на все, чтобы защитить Нину. Никогда он еще не чувствовал себя таким близким к ней, они сливались в одном устремлении.

— Понятно, — сказал он, — мне все понятно… Но нам не надо озлобляться… И прощать не надо, но и озлобляться.

Она повернулась к нему, сказала:

— Виктор, поцелуй меня. Только как следует поцелуй. И не смотри ты ни на кого. Я люблю тебя.

Он обнял ее, прижал к себе, поцеловал и, когда оторвался от ее губ, увидел насмешливый взгляд ядовито-зеленых глаз черноволосой. В этот момент он мог ее ударить.

2

Ночь снова заплескалась дождем, но они лежали вместе, тесно прижавшись друг к другу. Нина спала на его плече, а он все не мог уснуть, он все думал о том, что произошло в суде. Он уж сумел понять — вовсе не главным там было, что судья с непроницаемым лицом прочла приговор, по которому срок наказания Владимиру Сольцеву определялся как один год лишения свободы условно, и его тут же освободили из-под стражи. И на глазах у всех произошло какое-то странное торжество: к Владимиру кинулись люди, первой, конечно, Наталья Карловна, потом какие-то бородатые парни, а тот спокойно пожимал всем руки, и они гурьбой направились к выходу. Нет, не это там было главным и даже не возникшая как бы из темного угла костлявая женщина со своим шепотом:

— Они всех купили. Попробуй докажи! Где правда? Но ты им не прощай. Никогда не прощай, на тебя народ надеяться будет.

И Нина ответила:

— Не прощу.

И все же главным было другое: вот только сейчас они по-настоящему стали единым целым, по-настоящему слились их души в одном дыхании, и теперь их не разорвать, и то томление, которое Виктор ощущал от тайной борьбы в самом себе, где смешивались жалость, сострадание и злость, покинуло его, и явилась ясность. В этой жизни можно быть непреклонно твердым в вере своей. Мир не состоит только из того, что окружает тебя, что творится вокруг, а имеет выход в великую справедливость. Если же такого выхода нет или ты не можешь его отыскать, то остается одно: пробить к ней брешь, каких бы усилий это ни стоило.

Он знал: жизнь их войдет в нормальную колею, все станет на свои места, но более никогда он не сможет полностью доверять никому, кроме Нины. Он смутно ощущал, что в этом есть какое-то поражение его прежних установок, которые он принял для себя, и среди этих установок значилась покладистость и прощение, но теперь… Конечно, ему хватит сил, чтобы не подпустить к себе и Нине любую ложь.

А в это же самое время не спали и в доме Николая Евгеньевича Сольцева. Сюда привезла Наталья Карловна Владимира, заставила его принять ванну, переодеться, а когда вернулся отец с работы, обнял сына и все сели за богато уставленный стол, она сказала:

— Ну вот, мы опять все вместе. Слава богу, кончился кошмар… Мы вернемся к своим делам и будем надеяться — более никто не выбьет нас из колеи.

Николай Евгеньевич улыбался, ему было приятно, что можно вот так наконец всем посидеть вместе, он думал: все же действительно хорошо иметь умную жену. Нет, он не ошибся в ней, хотя их встреча прежде казалась ему случайностью. Воинственная женщина, он многим обязан ей.

— Ну что же, — сказал Николай Евгеньевич, — мы можем выпить и за это. Но, надеюсь, Володя, больше…

— Надейся, — перебил уверенно его сын, чокнулся бокалом с отцом. — Обязательно надейся. — И потянулся за едой.

А Николай Евгеньевич стал рассказывать, какие перемены сейчас начались в министерстве, и, видимо, они будут продолжаться дальше. В общем, жить стало крайне интересно…

Они говорили еще о многом, но не вспоминали ни о суде, ни о том, что стряслось с Владимиром. Они словно отсекли от себя эту короткую часть их жизни, отсекли за ненадобностью, полагая, что к минувшему нет никакого резона возвращаться.

А за окном плескался дождь, в непогожей ночи свершалось разное, но мало еще кто мог отличить, что из свершающегося справедливо, а что обернется бедой. Ведь многие люди понимали — истинное осознание творения приходит после того, как время в своем потоке отнесет его за дальний предел.