Вне закона - [38]

Конечно, Лена подходила ко всей этой компании. Она была хорошей хозяйкой, умела ухаживать за гостями, читать стихи. Память у нее была потрясающая. «Реквием» Ахматовой — от первой строки до последней и без запинки, поэма эта ходила в списках. Когда читала, она не переигрывала, это особенно нравилось.

В общем, он увел ее от дяди Игоря, оказалось, это не так сложно, и они неторопливо доехали до новых кирпичных домов, поднялись на пятый этаж… Муж ее часто бывал в отъездах, она всегда знала, где он, так что внезапность его появления была исключена. Ничего не скажешь, она была неистовой в любви. И шестидесятилетний выдающийся научный кадр мог не выдержать ее агрессивной нежности, преждевременно получить какой-нибудь инсульт — банальная и много раз повторяющаяся ситуация. Потому Владимир мог считать себя даже неким спасителем. Правда, в последнее время ему наезжать сюда, в город, из Москвы стало трудновато, он влез в суперважную работу, от успеха которой могла зависеть его дальнейшая карьера.

Он всегда гордился тем, что добывал место под солнцем сам, без помощи бати. Сам поступил в институт, сам нанялся в нужную, интересную фирму, не имеющую никакого отношения к отрасли отца. Вот в смысле материальном… Ну, это мать. Как только он закончил институт, сумела влезть в кооператив научных работников, добыть там двухкомнатную квартиру, быстро ее обставить. Место, правда, было не из лучших — Большая Грузинская, но все же дом стоял во дворе, а по нынешним временам можно было считать это место центром Москвы. Ну и еще «Жигуль». Опять же мать, он у нее не клянчил. Впрочем, если рассудить здраво, это все мелочи, не они определяют направленность жизни, а то, чем ты в ней занят и как тебе дается дело, которое взял в руки. Владимиру давалось хорошо, прежде всего оно было ему интересно. А остальное все лабуда.

Слушая Нику, он все более и более злился, потому что сообразил — эта белокурая кошка нарочно затеяла с ним игру. Видимо, она нашла себе кого-то другого, из местных. Не могла же она повиснуть только на своем муже, решив отделаться от Владимира. Это было унизительно и дешево — подсунуть Нику, чтобы та соблазнила… Экая же бабья глупость!

Он попросил кофе и коньяку. Ника с охотой метнулась на кухню, видимо посчитав, коль он просит коньяк, то не собирается в обратный путь. Чепуха! Боялся он этих гаишников! Он ездит как бог. Нужно хоть немного передохнуть. Ведь надо везти эту декольтированную соблазнительницу на станцию, а потом мчаться обратно в Москву, к себе на квартиру. Там он черта с два заснет один перед завтрашними испытаниями, опять поползут в башку сомнения, опять замелькают перед глазами зеленые цифры и надписи на дисплее. Как же нужна была ему именно Лена. С ней бы все забылось, хотя бы до утра, а там… там бы он был в форме. Ну, черт с ней! Как-нибудь расквитается с ней за эту ночь.

Ника принесла кофе и рюмку коньяка, он пил медленными глотками, чувствуя, как блаженное тепло расходится по телу. Стало легче дышать, но нельзя было расслабиться. Ника села на подлокотник кресла и сверху поглядывала на него. Ее стройная, но со вздутыми жилами нога покачивалась перед ним. Видимо, по замыслу Ники, эта обнаженная нога должна вызвать в нем желание. До чего же глупа эта женщина! Прожить сорок лет и не набраться ума.

Он допил кофе и поставил пустую чашку на стол, рывком встал, сказал:

— Ну, хорошо, подруга, едем на станцию. А то мне еще тарахтеть в Москву.

Ника не сумела скрыть разочарования, спросила почти капризно:

— Мне не надо ничего передать Лене?

— А пусть валится ко всем чертям, — ответил Владимир и пошел к дверям.

— А я не знала, что ты можешь быть таким, — проговорила Ника.

Владимир положил ключ от квартиры на тумбочку, сказал:

— Одевайся, я буду ждать тебя в машине.

Он начал разогревать мотор, а Ника уж выскочила на улицу в легком плаще, прижимая сумочку. Как только она села, он сразу же двинул к станции. Это было не так далеко, но все же минут пятнадцать уйдет. Улицы города уже опустели, попалась навстречу небольшая компания пацанов с гитарой и несколько прохожих. Он остановил машину под фонарем, чтобы можно было ее видеть и с перрона и из здания станции в окно. Какая-то была возня у него подле окошка кассы — то ли ему не хотели продавать билет, то ли кассир оказался груб, сейчас не вспомнить. Он вышел с Никой на перрон, и, когда покатили два шара вдоль рельсов навстречу, все набирая и набирая накал, и уж слышен стал шум поезда, Ника неожиданно повернулась к нему, приподняла ладонями его лицо и впилась губами. Для него это было неожиданно, он не успел ничего предпринять, только чувствовал идущий от нее жар.

Она оторвалась от него, зло сказала:

— Дурак! — и влетела в открывшуюся дверь вагона.

Владимир посмотрел, как отошел поезд, что-то в нем все же дрогнуло от этого яростного поцелуя. Может быть, и в самом деле он идиот, не остался вместе с Никой на ночлег. Он ведь не знает, что бы она могла ему предложить. Да плевать! Он никогда не выделял связь с женщиной в особый ряд бытия, как это делали многие его сверстники. Некоторые даже помешались на сексуальных забавах, вроде его однокашника Слюсаренко. Умнейший парень, а туда же. Но там хоть можно объяснить все его внешней физической неполноценностью — горбяка на правом плече. Что же касается самого Владимира, то его вполне устраивали такие отношения, которые бы не были основаны ни на каких обязательствах.