Влюбленный странник - [13]

Вот кого напоминает Сорелла, вдруг понял он. Бездомных плачущих сирот, которые стояли вдоль дороги в Бирме или сидели в дымящихся руинах того, что было когда-то их домом.

— Скажи же мне, — настаивал он.

— Я подумала, что вы глупый, — сказала она наконец, — потому что вы позволили нам прийти сюда и нарушить ваш покой. Вы были один, и вам это нравилось. Вам очень не нравилось, что мы пришли. Я видела выражение вашего лица, когда вы лежали и загорали, а потом вошли мы. Вы были милы и вежливы, но вы все время ненавидели нас. Если бы мы вдруг упали и умерли, вы бы только обрадовались. А потом, когда надо было уходить, вы вдруг позволили нам остаться. Я тогда думала, что вы очень глупы, а теперь я не уверена. Папа заставил вас смеяться. Вы стали лучше есть и спать. И выглядите совсем по-другому.

Рэндал чуть не задохнулся от удивления. Он понятия не имел, что эта девчушка столько всего видит и так вдумчиво анализирует увиденное.

— Сначала мне действительно не понравилось, что вы пришли, — признался он. — Человек не всегда понимает, что для него хорошо. И у этой истории безусловно есть мораль: «Не стоит делать поспешных выводов». Или лучше сказать: «Добрые дела приносят свои плоды»?

— А когда вы уезжаете? — спросила Сорелла.

— Я не знаю, — ответил Рэндал.

Произнося эти слова, он уже знал, что говорит неправду. В последней строчке письма Хоппи было четкое указание: «В следующую среду начинаются репетиции «Сегодня и завтра». С таким же успехом она могла бы написать: «Мы ждем вас ко вторнику».

Намек был весьма прозрачный, и Рэндал это понимал.

Но Рэндал не собирался говорить об этом Сорелле. Вместо этого он спросил:

— А почему тебя так волнуют мои планы?

— Потому что нам тоже надо строить свои.

— Но вы, должно быть, представляете, что станете делать. В конце концов, когда твой отец сказал, что все отели заполнены из-за регаты, он…

Рэндал вдруг осекся.

Какой смысл говорить ерунду? Вся эта чушь Дарси Фореста про отсутствие мест в отелях никого ведь не обманула. Ему надо было к чему-то пристроиться, потому что у него не было денег, — это очевидно. И Дарси ничего не делал с тех пор, как поселился на Лазурной вилле. Нескольких сотен франков, выигранных у Рэндала в нарды, могло ему хватить разве что на сигареты.

Конечно, существовала вероятность, что Дарси попробует на прощание растрогать приютившего его Рэндала и выудить у него пару фунтов, но Рэндал был твердо намерен отделаться именно парой фунтов и ни пенсом больше. Он не любил давать деньги в долг. Может, это издержки воспитания были виноваты в его упрямом нежелании выписывать чеки нуждающимся друзьям, как бы сильно он ни был к ним привязан.

— Но у вас, должно быть, уже есть планы, — произнес Рэндал с недовольными нотками в голосе.

— Мы редко строим планы надолго вперед, — тихо ответила Сорелла.

— Но вы должны знать, возвращаетесь ли вы в Париж или будете жить где-то в другом месте. Мне нужно вернуться в Англию на следующей неделе.

Увидев выражение глаз Сореллы, Рэндал поспешил отвернуться и стал смотреть на море. Гоночная яхта с красными парусами скользила по волнам.

— На следующей неделе?

Слова были произнесены почти шепотом, но Рэндал сумел их расслышать.

— Да, — сказал он с напускной легкостью. — Поэтому я и спросил о ваших планах.

Сорелла не произнесла больше ни слова. Рэндал наблюдал за яхтой с красными парусами, пока она не скрылась из виду.

Глава третья

Люсиль Лунд дала с полдюжины автографов, получила от прыщавого юнца лет пятнадцати букет подвядших роз, не переставая улыбаться многочисленным фотографам из разных изданий, и наконец достигла убежища — гостиной отеля, где ее не ждал уже никто ужаснее Хоппи.

Люсиль швырнула розы и норковый палантин на диванчик, а затем, не желая тратить время на дежурные приветствия, задала вопрос, вертевшийся у нее на языке с того момента, как самолет, в котором она прилетела из Америки, приземлился в Кройдоне.

— А где Рэндал?

Хоппи уверенно ответила:

— На пути домой, я надеюсь.

— Почему он меня не встретил?

Люсиль говорила довольно резко. Не дожидаясь ответа Хоппи, она прошла к камину и посмотрела на себя в зеркало, словно собственное отражение могло дать ей утешение, в котором она, к собственному удивлению, сейчас нуждалась.

То, что видела Люсиль в зеркале, было знакомо кинозрителям по всему миру — идеальный овал лица, высокие скулы и огромные голубые глаза, казавшиеся, по странной прихоти природы, одновременно невинными и таинственными, изящно очерченные губы, легкая полуулыбка в уголках рта и маленький вздернутый носик, увеличивший кассовые сборы десятков фильмов, — лицо, на которое зрители ходили смотреть вновь и вновь, и им было не важно, что это за фильм, если в нем играла Люсиль.

Люсиль Лунд, звезда «Универсального суперхарактера», умудрилась сохранить лоск и шарм в мире, повернувшемся спиной к обоим этим излишествам и признававшем только самого обычного человека с его заурядными потребностями. В то время как студии отмечали спрос на истории из реальной жизни и другие актрисы одевались в джинсы, мокасины и рубашки поло, Люсиль, щедро украшенная драгоценностями и укутанная в соболя, радовала своих поклонников очередной «мелодрамой о роскоши, страсти и восторгах чувств с очаровательной Люсиль Лунд».