Влюбленный дьявол - [16]

И вот я на пути в Эстрамадуру. Стояло чудное время года. Казалось, всё шло навстречу моему нетерпеливому желанию поскорее добраться до родных мест. Издалека уже виднелись колокольни Турина, как вдруг меня обогнала запыленная почтовая карета. Она остановилась, и я увидел сквозь дверцу какую-то женщину, делавшую мне знаки и метнувшуюся к выходу.

Мой кучер тоже остановил лошадей, не дожидаясь моего приказания; я выскочил из кареты, и Бьондетта упала в мои объятия. Она успела лишь вымолвить: «Альвар, ты покинул меня!» — и лишилась сознания.

Я отнес её в свою карету, единственное место, где можно было удобно усадить её; к счастью, карета была двухместной. Я сделал всё возможное, чтобы дать ей вздохнуть свободно, освободил от лишней одежды, стеснявшей дыхание, и продолжал свой путь, держа её в объятиях, в состоянии, которое легко вообразить.

Мы сделали остановку в первой мало-мальски пристойной гостинице. Я велел перенести Бьондетту в самую лучшую комнату, уложил её в постель, а сам сел рядом, приказав принести нюхательную соль и капли, которые могли бы привести её в сознание. Наконец, она открыла глаза.

— Ты ещё раз хотел моей смерти! — сказала она. — Ну что же, твоё желание сбудется.

— Какая несправедливость! — воскликнул я. — Какой-то каприз заставляет тебя противиться предпринятым мною шагам, которые я считаю разумными и необходимыми. Если я не сумею воспротивиться твоим настояниям, я рискую нарушить свой долг и тем самым подвергну себя неприятностям и угрызениям совести, которые смутят спокойствие нашего союза. Поэтому я принял решение удалиться, чтобы получить согласие моей матери…

— Почему же ты не сообщил мне об этом заранее, жестокосердый! Разве я не создана для того, чтоб повиноваться тебе? Я последовала бы за тобой. Но оставить меня одну, беззащитную, во власти мстительных врагов, которых я нажила себе из-за тебя, подвергнуть меня, по твоей же вине, самым унизительным оскорблениям!..

— Бьондетта, объяснись! Неужели кто-нибудь осмелился…

— А чего же им опасаться от создания моего пола, никем не признанного, лишённого всякой поддержки? Негодяй Бернадильо последовал за нами в Венецию. Не успел ты исчезнуть, как он осмелел. С тех пор, как я стала твоей, он бессилен причинить мне вред, но он сумел смутить воображение моих слуг, он населил твой дом на Бренте созданными им призраками. Мои перепуганные служанки разбежались. Разнёсся слух, подтверждённый множеством писем, что какой-то злой дух похитил капитана гвардии короля Неаполитанского и увёз его в Венецию. Стали утверждать, что я и есть этот злой дух, и разосланные приметы почти подтвердили это обвинение. Все в ужасе отвернулись от меня. Я умоляла о помощи, о сочувствии и не находила их нигде. Наконец, золото сделало то, чего не могла добиться простая человечность. Мне продали за большие деньги плохонькую карету, я нашла людей, кучера, и вот я здесь…

Должен сказать, что моя решимость была сильно поколеблена рассказом о злоключениях Бьондетты.

— Я никак не мог предвидеть, что события повернутся таким образом, сказал я. — Я видел, что все обитатели побережья Бренты оказывали тебе знаки внимания и уважения. И ты так заслуживала этой дани! Мог ли я вообразить, что в моё отсутствие ты лишишься её? О, Бьондетта! Неужели твой дар ясновидения не подсказал тебе, что, сопротивляясь моим намерениям, таким разумным, ты побудишь меня принять отчаянное решение? Почему же…

— Разве можно всегда владеть собой? Я стала женщиной по собственной воле, Альвар, но, как бы то ни было, я женщина, подверженная любым настроениям; я не мраморное изваяние. Из первоначальных элементов, составляющих мировую материю, я избрала для своей телесной оболочки самый восприимчивый — иначе я осталась бы бесчувственной, ты не пробудил бы во мне влечения, и вскоре я стала бы для тебя невыносимой. Прости же, что я рискнула принять все недостатки своего пола, чтобы соединить, насколько возможно, все его прелести. Так или иначе, безумие совершено, и благодаря этим особенностям моей природы, все мои чувства обострены до крайности. Моё воображение — вулкан. Словом, во мне бушуют такие неистовые страсти, что они должны были бы испугать тебя, если бы ты не был предметом самой необузданной из них и если бы мы не знали причин и следствий таких природных влечений лучше, чем это знают учёные Саламанки[7]: там им дают всякие ужасные названия и, во всяком случае, говорят о том, как бы их подавить. Подавить небесное пламя, единственную силу, которая вызывает взаимодействие души и тела, и в то же время пытаться сохранить их союз! Как это бессмысленно, мой дорогой Альвар! Этими душевными движениями необходимо управлять, но иногда приходится уступать им. Если противодействовать им, возмущать их, они разом вырываются на волю, и наш рассудок не знает, как подступиться к ним. В такие минуты, Альвар, пощади меня. Ведь мне всего лишь шесть месяцев от роду, я в волнении от всего того, что сейчас испытываю. Помни, что какой-нибудь отказ, одно необдуманное слово с твоей стороны возмущают мою любовь, оскорбляют гордость, пробуждают досаду, недоверие, страх. Да что там! Я предвижу свою гибель, вижу моего Альвара таким же несчастным, как я!