Влюбленный Дед Мороз - [5]

Она купалась в близкой, в двух шагах от дома, чистой и прохладной речке Сухони. Она гуляла по центру древнего русского города и по его историческим окраинам под названием Яиково, Дымково и Коромыслово, сторонясь спешащих в официальную резиденцию Деда Мороза туристов и выбирая тихие, поросшие лопухами переулочки.

К концу второй недели Лилия почувствовала, что такая простая жизнь, такое немудрящее, почти растительное существование имеет свою прелесть. У нее даже возникло опасение, что, поживи она здесь еще недельку-другую, ей и вовсе не захочется возвращаться назад. Так она и осядет здесь с теткой. Будет ходить на базар, трудиться на огороде, по вечерам пить чай с соседками. Сплетничать, есть бублики, смотреть по старенькому теткиному телевизору бесконечные сериалы. Возможно даже, научится вязать носки и солить огурцы.

Лилия немедленно отправилась на вокзал. На обратном пути, имея в кармане билет на завтрашний утренний поезд, она решила посетить-таки главную городскую достопримечательность.

На площади, где останавливались автобусы, следующие до резиденции Деда Мороза, ей пересекла дорогу группа туристов, спорящих со своим экскурсоводом. Заинтересованная Лилия подошла ближе, прислушалась.

— Да говорю же вам, он в отпуске! — терпеливо повторяла экскурсовод. — Он тоже имеет право на отпуск. А все, что предусмотрено программой вашей поездки, вы увидите и так — и тропу сказок, и зоопарк, и апартаменты! И сувенирный магазин сможете посетить безо всяких проблем! Ну не работает он летом, как вы не понимаете!..

— Боится растаять? — ехидно осведомился толстый, в пляжных шортиках и «гавайке» гражданин с висевшей на шее дорогой зеркальной камерой Nicon. За обе руки гражданина держались пухлые, с капризными ротиками, очень похожие на него девочки.

— А я вот детям обещал фото с Дедом Морозом!

Группа единодушно поддержала толстого гражданина.

Экскурсовод развела руками и понуро опустила голову.

Лилии стало ее жаль.

— Ничего он не боится растаять, — громко сказала она, выступив из толпы, — он просто… уехал на курорт. В Лапландию. Принять снежные ванны, отдохнуть и подлечиться. Они все летом уезжают в Лапландию — и Санта-Клаус, и Пер Ноэль, и Юлтомтен, и Йоулупукки, и… — Тут Лилия набрала в грудь побольше воздуху: — И Синтер Клаас, и Микулаши, и Одзи-Сан, и… — Лилия сделала паузу.

Туристы, разинув рты, смотрели на нее. Они явно ожидали продолжения, а Лилия, как назло, не могла больше никого вспомнить.

— И… вообще! Чем наш Дед Мороз хуже? Почему это всем можно, а нашему, русскому, родному, — нельзя?

И Лилия с вызовом глянула прямо в выпученные глазки толстяка. Толстяк испуганно оглянулся по сторонам в поисках моральной поддержки. Девочки заморгали, как куклы.

— Повторяю — почему? Я вас спрашиваю, гражданин!

Вокруг гражданина мгновенно образовалось пустое пространство.

— Да я что… я разве против, — выдавил тот наконец, — пусть отдыхает…

— Вот и хорошо, — кивнула Лилия. — Еще вопросы есть?

Вопросов не было.

Очнувшаяся экскурсовод, благодарно глянув на Лилию, плавными движениями рук стала подвигать свою группу к автобусу.

— А вы не хотите с нами? — поравнявшись с Лилией, вполголоса предложила она. — За счет фирмы, а?

— Пожалуй, нет, — вежливо отказалась Лилия, — спасибо. На что там в самом деле смотреть в отсутствие хозяина?

Экскурсовод покачала головой и нырнула в автобус следом за последним туристом.

Развеселившаяся Лилия, небрежно размахивая увесистой сумкой, в которой, кроме бумажника и дамских мелочей, были еще зонтик, фотоаппарат и бутерброды, пошла вдоль реки.

На лужайке перед веселеньким, бело-розовым, как зефир, зданием, бывшими купеческими хоромами, а ныне городским музеем, она увидела ребятишек лет десяти-двенадцати. Ребятишки не шалили, не галдели и не прыгали, как все нормальные дети на каникулах, а чинно сидели на раздвижных стульчиках перед мольбертами и рисовали акварелью дом, ярко-синее небо в белых облаках и покрытую легкой серебристой рябью реку.

У некоторых получалось очень похоже.

Между детьми неспешно прохаживался высокий худощавый старик с великолепной снежно-белой шевелюрой, в черном бархатном берете и стильной, хотя и несколько поношенной, бархатной куртке.

Иногда он склонялся над мольбертами и вполголоса делал юным художникам краткие замечания, но по большей части просто наблюдал за их работой. Детям же явно хотелось услышать его мнение; те из них, к кому он давно не подходил, ерзали на своих стульчиках и бросали на него просящие взгляды.

Но никому из них, по-видимому, и в голову не приходило вскочить со своего места или хотя бы громко позвать его.

Лилия решила подойти ближе. Делая вид, что изучает расписание музея, она переместилась из тени высоких узорчатых ворот на солнце.

Тут к воротам подкатил очередной автобус с туристами, лихо затормозил, и почти сразу из открывшейся двери полилась громкая и темпераментная итальянская речь.

Старик обернулся.

Лилия поспешно отступила в тень.

* * *

Никакой он был не старик — лет пятидесяти пяти, пятидесяти шести. От силы пятидесяти восьми.

Подтянутая, стройная, нисколько не согбенная годами фигура. Загорелое от северного солнца, с правильными чертами, улыбчивое лицо. Ярко-синие глаза.