Влюбленный д'Артаньян, или Пятнадцать лет спустя - [64]

—  И я, — заметил Арамис, — мой сан мне это запрещает.

—  Ваш сан, Арамис? — не удержался от вопроса д'Артаньян.

— Арамис ходит в сутане, — пояснил Атос.

— Ну а вы, Атос?

— Я? Есть ли смысл задавать такие вопросы мне? И Атос уставился в пространство.

— Ну а я,— воскликнул Портос,— я куда предприимчивее вас всех. Атос слишком благороден, Арамис слишком галантен, д'Артаньян слишком гасконец, а вы, господин маршал, слишком знамениты и у вас чересчур красные губы, чтоб не впадать порой в соблазн.

— А вы, Портос, не слишком ли вы великолепны?

— Мой дорогой Атос, я был научен примером одного своего соседа.

— Расскажите.

— Но я не хочу называть его имени.

— Ограничьтесь инициалами.

Тут Портос на мгновение задумался.

— Ну что, вы готовы? — спросил в нетерпении Пелиссон, неизменно жаждавший забавных историй, которыми наслаждался, припоминая их в часы бессоннцы.

— Ага. Так вот. Назовем его бароном Б. Нет, лучше О. Да, О.

— Остановитесь на О, так будет изящнее.

— Пусть лучше будет Н. Это меня вполне устроит. Так вот барон Н. слыл большим любителем лошадей. В его конюшнях были все лучшие лошади Пикардии. В особенности он любил одну кобылу по кличке Жанетта и, надо вам сказать, это было прелестное существо. Вороная…

— Вы хотели сказать «черномазая», Портос?

— Вороная, черномазая, какая разница? Грива гнедая, глаза черные, тонкие бабки, в общем сплошное наслаждение. В округе болтали, будто он не женится только из-за того, что слишком любит Жанетту.

— Мудрый человек,— заметил Пелиссар,— я до сих пор обожаю лошадей, хотя лишился тех инструментов, с помощью которых садятся в седло.

— В один прекрасный день, однако, мой сосед становится жертвой страсти к единственной дочери то ли графа, то ли маркиза, чьи земли примыкают к его владениям. Она была беленькая, умненькая и благородная, но с характером.

— Боже мой, Портос, вы так чудесно рассказываете. Такое ощущение, будто все видишь своими глазами.

— Во всяком случае барон Н. своими глазами все и видел. Свадьбу отпраздновали в имении тестя, горы пирогов, груды окороков, вина такое количество, что не представит никакая фантазия, все это радовало сердце и тешило глаз. В конце празднества молодая не могла отказать себе в просьбе показать ей Жанетту. Тогда супруг направляется к конюшне, треплет лошадь по гриве, говорит ей, что она по-прежнему лучше всех на свете. В этот момент появляется жена и упрекает мужа в том, что он отдает предпочтение лошади. «Нет, —отвечает он, — это не так, ибо я вас похищаю из вашего дома». Рассерженная, одновременно восхищенная этим, невеста не сопротивляется, и ее в белом платье сажают на круп лошади. В дороге молодые весело болтают друг с другом. Но где-то в середине пути Жанетта делает легкий прыжок, и платье молодой чуть-чуть забрызгано грязью. «Раз!» — произносит спокойным голосом мой друг. Двумя лье далее Жанетта натыкается на куст и лицо молодого супруга немного оцарапано. «Два!» — говорит он. Наконец, когда они миновали еще одно лье, Жанетта совершает третью ошибку. Она внезапно останавливается перед препятствием, отчего молодая чуть не падает с лошади. Мой друг спрыгивает на землю, подаёт руку супруге и говорит: «Три». Затем он достает из кобуры пистолет и хладнокровно пристреливает свою горячо любимую кобылу, та умирает без звука, поскольку, говоря откровенно, Жанетта была без ума от барона О.

— Вы говорили барона Н.

— Да, барона Н., вы абсолютно правы. Юной супруге становится дурно. Пощечина ставит ее на ноги.

— Пощечина?

— Да. У моего друга иссякло терпение. Придя в себя, молодая женщина…

— Девушка, — мягко поправил Арамис.

— Бедное дитя, — заметил маршал, который оценил вполне эту семейную сцену, поскольку ему сплошь да рядом приходилось быть крестным отцом первенцев.

— Бедное дитя, — продолжая Портос, — стало сетовать на жестокость своего мужа, ее пугало, что придется идти пешком оставшуюся часть пути, она сетовала и хныкала не менее четверти часа. Муж не произнес в ответ ни слова, но внезапно глянул ей в глаза и весьма выразительно произнес: «Раз!»

Слушатели замерли в восхищении.

— Он был с ней счастлив два года, пока она не умерла от лихорадки.

— Что касается меня,— холодно заметил Атос,— то я стал бы воспитывать женщину в назидание кобыле.

— Если женщина досаждает мне капризами,— продолжал Портос, — то я не упрекаю ее, не делаю замечаний, не хмурю брови, но едва появится раздражение в голосе, холодок в обращении, как я исчезаю на всю неделю и кучу себе в удовольствие в соседнем городке. И если по приезде меня не встречают улыбками и не обращаются со мной ласково, то я отправляюсь на целый год в Париж и предаюсь там самому низкому разврату.

— О, Портос, в вашей компании разврат не бывает низким.

— Я делаю все, что мне нравится, — пояснил Портос.

— Ну а вы, д'Артаньян? Почему-то вы ничего не сказали о женщинах, — заметил Арамис, зорко глянув на мушкетера.

Д'Артаньян бросил на присутствующих самый удивленный взор, на какой был способен.

— Я, господа? Женщины? Нужен изящный футляр, чтобы поместить туда женщин. А мой — это ножны шпаги, не более.

— Брависсимо, д'Артаньян! — воскликнул маршал.— Если на вас нападет меланхолия, вы нанесете мне визит в мрей резиденции в О-Суаль, откуда вам откроется вид на Пиренеи, на мои порты Сет и Бордо, на мои леса в Ландах, вид, знаете ли, превосходный.