Влиятельные семьи Англии - [76]

Мокатта гордился и тем, что он англичанин, и тем, что еврей, и ему казалось, что его приверженность иудаизму каким-то образом делает его лучшим англичанином. «Мы должны… – заявлял он, – показать себя достойными нашей великой страны, действуя таким образом, чтобы наш древний народ и религия пользовались всеобщим уважением. С этой целью прежде всего нам необходимо уважать самих себя, а я боюсь, что именно и не хватает английским евреям, и нашим единоверцам за рубежом. В иудейской религии нет ничего, что не мешало бы быть хорошим гражданином; совсем наоборот, это наш важнейший долг – всей душой стремиться к благу страны, где мы живем. Вовсе не обязательно исповедовать религию большинства, чтобы быть патриотом».

«Наши братья, – говорил он, – помнят о вере, но, как правило, живут скученно – куда более, чем желательно». Но можно ли существовать в большом мире и все-таки хранить верность своей религии? Он считал, что можно и должно, и, разумеется, сам так и поступал, но не мог не отметить, что его случай нетипичен: «Я могу, однако, только сожалеть при виде того, что так называемый высший и средний класс обыкновенно не идет на жертвы, связанные с отправлением их религии, – жертвы тем более потребные сейчас, когда и по общему отношению к жизни, и по привычному окружению они неотвратимо становятся все более христианами, чем иудеями».

Своими стараниями и примером Мокатта помог отсрочить неизбежное, и на протяжении всей Викторианской эпохи большинство Родни в большей или меньшей – обычно меньшей – степени хранили верность иудаизму. К тому времени, когда они начали отпадать от веры предков, упадок начался уже и в самом христианстве, а когда они окончательно отпали, то оказались не в лоне церкви, как часто случалось раньше в Европе и Америке, а стали агностиками.

Глава 17 Викторианцы

Коэны, хотя и стояли у самых оснований Родни, образовали свой клан внутри большого клана и всегда относились к непримечательным его членам. Они не переживали ни резкого восхождения к богатству, как Ротшильды, ни катастрофических падений, как Голдсмиды. Они никогда не стремились к тому, чтобы принимать у себя за столом особ королевской крови или сидеть за столом у королевских особ, и в целом довольствовались сравнительно скромным положением в обществе. Они жили с изяществом и комфортом, но незаметно, в просторных домах с большими садами и многочисленной прислугой. За одно или два поколения они настолько вошли в самую ткань английского высшего класса, настолько обангличанились и настолько уверенно занимали свое место в Англии, что никогда не испытывали нужды менять свою фамилию. Коэнами они были, когда приехали из Голландии в XVIII веке, и Коэнами они остаются по сию пору, хотя не все остались иудеями.

Коэны и их век как будто были созданы друг для друга. Это были прирожденные викторианцы, благочестивые, богобоязненные, возвышенные и достойные люди, трудолюбивые, трезвые, практичные, может быть, слегка суховатые, довольно бесцветные, немного лишенные чувства юмора, но зато рассудительные, серьезные и честные.

Мы находим семейство Коэн удобно обосновавшимся в Голландии около середины XVII века, один из них был среди основателей Большой синагоги в Амстердаме в 1670 году, также мы читаем о них как о процветающих зерноторговцах и табачных плантаторах в районе Амерсфорта, в провинции Утрехт, и об их деловых связях с семейством Голдсмид.

Леви Барент Коэн, основатель клана, ступил на британский берег в 1770 году и достаточно преуспел в качестве брокера и коммерсанта, чтобы стать светским главой Большой синагоги, – сам этот пост указывает на высокое положение и значительное богатство.

Смута в Европе в последние годы XVIII века вызвала уверенный поток в Лондон еврейских иммигрантов, многие из которых не имели и гроша, толпились в ашкеназских синагогах и выпрашивали помощь у более удачливых единоверцев. В каждой синагоге была своя молчаливая классификация прихожан: верхний слой очень богатых, средний просто сводящих концы с концами и нижний слой бедноты. Благотворительность для ортодоксальных иудеев (а в то время все иудеи были ортодоксальными) – это не какая-то факультативная добавка, и бедняк чувствовал, что автоматически имеет право на помощь со стороны богача. Каждая синагога имела фонд помощи нуждающимся, но, когда у нее кончались и деньги, и терпение, новоприбывшие тут же слетались в другую. Барент Коэн хотел привести ситуацию в порядок и в 1780 году вместе с братьями Голдсмид основал Еврейское общество хлеба, мяса и угля – старейшую благотворительную организацию английских евреев и предшественник Еврейского совета общественного призрения.

Барент Коэн был женат дважды, сначала на Фанни Диамантшляйфер, а после ее смерти – на ее сестре Лидии. У него было трое детей от первой жены и девятеро от второй, и, как мы уже видели выше, едва ли найдется хоть одна более или менее видная семья в англоеврейском сообществе, которая не происходила бы от кого-то из них.

Барента Коэна затмил его зять, но он положил начало определенной традиции осторожного консерватизма, которые до сих пор сохраняются и в семье, и в более широком кругу Родни. Этот консерватизм распространился на коммерцию, религию, руководство общинными делами и даже личные нравы.