Влиятельные семьи Англии - [61]

Луиза Ротшильд происходила из семьи Монтефиоре и приходилась племянницей сэру Мозесу, и в ней проявились многие черты его характера: религиозность, глубокая забота о еврейском народе, любовь к семье, острое чувство социальной ответственности и целеустремленность. С раннего возраста она вела дневник, где наметила принципы, которым руководствовалась всю жизнь.

В восемнадцать лет она сделала такую запись: «Я никогда не должна позволять себе никаких симпатий и антипатий, не одобренных моей совестью и разумом. Я не должна позволять себе иметь привязанности, не основанные на уважении, и ни из корысти, ни из прихоти, ни из легкомыслия не выказывать больше нежности, нежели испытываю на самом деле».

Сэр Энтони полностью укладывался в ее довольно строгие рамки. Он был ее кузеном, Ротшильдом, и хорошим человеком в простом смысле этого слова, добрым, великодушным, дружелюбным и ласковым.

Во время их помолвки Энтони работал в парижском отделении банка, и по их переписке можно судить, что Луиза хорошо умела скрывать свои чувства. Его письма теплы, спонтанны, ее – сдержанны и прохладны; возможно, она дисциплинировала себя до такой степени, что уже не могла свободно выражать любовь и нежность, даже если бы и хотела.

У нас есть возможность увидеть, как она распланировала свои дни в 1840 году, накануне брака, когда ей было девятнадцать:

«Понедельник:

хозяйство и газеты – до половины 11-го;

глава из Локка – в 11 часов;

рисовать – в час;

новые публикации – в половине 2-го;

география – в 3;

итальянский или немецкий – в 4 часа».

И так далее всю неделю, кроме субботы, Шаббата, который она отвела для религиозных занятий и серьезного чтения. Даже находясь в Лондоне, она не так уж часто бывала в синагоге, так как не ездила в экипаже в Шаббат, и ее дочь объясняет: «Она не переносила утомления от долгого пешего пути, после которого следовала продолжительная и довольно утомительная служба».

Поэтому леди Ротшильд устраивала нечто вроде собственной службы и проводила много часов за чтением проповедей. Похоже, она предпочитала христианские богословские труды иудейским и всерьез относилась к их наставлениям.

«Чтобы поступать, как должно, мне следует усердно изучать Слово Божие и искренне молиться о том, чтобы сознавать свой долг и иметь силы для его исполнения, а также не терять бдительности в непрестанной проверке себя. Моя нынешняя обязанность состоит в том, чтобы подавать пример добродетельности и набожности; влиять, если возможно, на поведение окружающих; делать счастливым супруга, насколько это в моей власти, выполняя его желания и во всем угождая ему; с прилежанием, вниманием и разумением относиться ко всем людям и делам, которыми я управляю. Сейчас моя главная цель должна состоять уже не просто в том, чтобы знать, а наилучшим образом применять то, что я знаю, и способствовать счастью и удобству всех, кто нас окружает».

Энтони предоставил Луизе подыскать дом, поставив условие, что они «не должны жить слишком близко к кому-либо. Наша семья велика, и дом будет нужен нам для нас самих». В частности, он уговаривал ее не выбирать Пикадилли, где жили его братья, или Стэнхоп-стрит, где жила его мать, но в итоге они все же поселились на Гровенор-Плейс, откуда было недалеко и до первых, и до второй. Именно там у них родилось двое детей: Констанс в 1843 году и Энни в 1844 году.

В 1847 году Энтони стал баронетом, а шесть лет спустя купил Астон-Клинтон.

«Думаю, ты понимаешь, моя дорогая Луиза, – предупредил Энтони еще до свадьбы, – что все мои родные находятся в полном рабстве у своего бизнеса».

Возможно, это было верно в отношении его брата Лайонела; но, что касается его самого, это было явное преувеличение, поскольку у него находилось достаточно времени и для верховой езды, и для охоты. Он и его братья любили охотиться в Олд-Беркли, неподалеку от Ментмора, а так как охота на лис часто заканчивалась впустую, они предпочитали загонять оленей, что почти всегда гарантировало добычу. В Ментморе была своя псарня, Ротшильды также финансировали охоту. Она собиралась каждый понедельник и четверг и привлекала немало народу. А так как сэр Энтони редко занимался делами компании в Шаббат, а по воскресеньям Нью-Корт был закрыт, рабом бизнеса его можно назвать весьма условно.

Сэр Энтони был жизнерадостным и веселым человеком, легко сходился с людьми и наслаждался любой компанией. Луиза же была хрупкой, тонкой и робкой женщиной и трепетала при одной мысли о большом собрании людей. В феврале 1848 года, после роскошного ужина у Лайонела, она печально заметила у себя в дневнике: «Мадам Нэт [ее невестка] выглядела замечательно, такая высокородная, изящная и яркая. Я же утомилась и чувствовала себя серой мышью в сравнении с другими, как часто бывает со мною в обществе».

Она ненавидела такие ужины, но понимала, что положение обязывает ее не только бывать на них, но и повторять их у себя, и сидела маленькой страдалицей среди блестящих гостей: «Сегодня у нас первый большой званый ужин – наша первая большая скучища. Я вся как на иголках, в основном из-за того, что комнаты выглядят так роскошно – слишком роскошно, на мой вкус. На какие труды мы идем, какие несем расходы ради так называемых удовольствий общества! Насколько же больше истинного удовольствия принес бы человеку великодушный поступок или хотя бы сделанный от доброты подарок, но тут я не могу следовать своим природным наклонностям. Странно сказать, это я, такая противница роскоши во вкусах и привычках, должна делать вид, будто мне нравится эта мишура и блеск. То самое, что меня изводит…»