Влияние морской силы на историю - [193]

Достаточно ясно, что ведение этой войны везде, кроме континента Америки, опиралось на метрополии и на свободное сообщение между ними. Окончательный разгар американцев не прямыми военными усилиями, а через истощение их, также был бы возможен, если бы союзники их не помешали Англии задушить их торговлю и промышленность со своей подавляющей морской силой. Эту силу она могла бы употребить для названной цели, только избавившись от давления союзных флотов; а это избавление было бы достигнуто, если бы она могла получить над ними решительный перевес, не только материальный, но и моральный, какой имела двадцать лет спустя В таком случае союзные дворы, финансовая слабость которых была хорошо известна, должны были бы прекратить борьбу, в которой их главный план – низведение Англии на положение второразрядной державы – был бы уже разрушен. Однако такого перевеса Англия могла бы достигнуть только давая сражения; показывая что, несмотря на численное неравенство, искусство ее моряков и ее богатые ресурсы дают возможность ее правительству через мудрое использование этих сил обеспечивать фактическое превосходство над противником в решающих пунктах театра войны. Но подобный успех был невозможен, когда линейные флоты рассеивались по всему свету, что давало противнику возможность разбивать их по частям, в то время как они старались защитить все открытые нападению пункты разбросанной империи.

Ключ к положению был в Европе, и именно в неприятельских верфях. Если Англия была не в состоянии возбудить континентальную войну против Франции, то единственною надеждою для нее было искать и поразить неприятельский флот. Нигде его нельзя было так легко найти, как в его собственных отечественных портах; нигде его нельзя было так легко встретить, как непосредственно по выходе из них. Это определило политику Англии в наполеоновские войны, когда моральное превосходство ее флота так упрочилось, что она отважилась противопоставить слабейшие силы опасностям моря, соединившимся с более многочисленными и хорошо снабженными кораблями, спокойно стоявшими на внутренних рейдах. Становясь лицом к лицу с этим двойным риском, она приобретала и двойное преимущество: держа неприятеля под своим наблюдением и подрывая его боеспособность легкой портовой жизнью, тогда как ее офицеры и моряки настолько закалялись суровым крейсерством, что всегда были готовы откликнуться на любой призыв к их энергии. «Мы не имеем причины, – объявил адмирал Вильнев в 1805 г., вторя словам императора, – бояться появления английской эскадры. Ее 74-пушечные корабли не имеют и пятисот человек на палубе; они истощены двухлетним крейсерством»[228]. Месяц спустя он писал: «Тулонская эскадра выглядела в гавани весьма изящно; матросы были хорошо одеты и хорошо обучены; но как только начался шторм, все переменилось. Мы не приучены к штормам»[229]. «Император, говорил Нельсон, – узнает теперь, если только императоры способны выслушивать правду, что его флот теряет больше за одну ночь, чем наш за целый год… Эти господа не привыкли к ураганам, с которыми мы боролись в течение двадцати одного месяца, не потеряв ни одной мачты или реи»[230]. Следует, однако, признать, что как для людей, так и для кораблей напряжение было ужасным, и что многие английские офицеры находили в износе судов аргумент против оставления их флотов в море близ берегов неприятеля. «Каждый из пережитых нами штормов, – писал Коллингвуд, – уменьшает безопасность страны. Последнее крейсерство вывело из строя пять больших кораблей и недавно еще два; некоторые из них должны быть введены в док». «За эти два месяца я едва ли знал, что такое спокойная ночь, – писал он снова, – это непрерывное крейсерство, кажется, выше сил человеческих. Кальдер утомился и бродил как тень, совершенно надломленный, и мне сказали, что Грэвз немногим лучше»[231]. Высокое профессиональное мнение лорда Гоу было также противно этой практике.

Кроме истощения людей и повреждения кораблей, блокада имеет еще ту дурную сторону, что – как бы строга она ни была – нельзя поручиться, что она безусловно остановит выход из гавани флота неприятеля: Вильнев вышел из Тулона, Миссиеси из Рошфора. «Я стерегу здесь французскую эскадру в Рошфоре, – писал Коллингвуд, – но чувствую, что невозможно воспрепятствовать ее отплытию; тем не менее, если она проскользнет мимо меня, я буду чрезвычайно огорчен… Единственно, что может помешать ей, это случайная встреча с нами, так как она не знает точно, где мы»[232].

Несмотря на все, англичане вынесли напряжение. Их флоты опоясывали берега Франции и Испании; потери восполнялись, корабли чинились; когда один офицер выбывал вследствие болезни или смерти со своего поста, другой заступал на его место. Строгая блокада Бреста разрушила комбинацию императора; бдительность Нельсона, вопреки необыкновенному стечению затруднений, преследовала Тулонский флот с момента его отплытия и в течение всего плавания через Атлантический океан и назад к берегам Европы. Это было задолго до столкновения противников, прежде чем стратегия отступила в сторону и тактика завершила борьбу при Трафальгаре; но шаг за шагом, пункт за пунктом грубые, но дисциплинированные моряки, старые и много потерпевшие, но хорошо управлявшиеся корабли сковывали каждое движение своих непривычных противников. Расположенные в достаточном количестве перед каждым арсеналом неприятеля и связанные цепью малых судов они хотя и не всегда, могли помешать тому или иному рейду в целом, сумели сорвать все задуманные большие комбинации эскадр неприятеля.