Властный зов страсти - [32]

Мердок пробормотал что-то неразборчивое по адресу придурковатых англичан, но Флора, пытаясь скрыть улыбку, притворилась, что не расслышала его.

Столкнувшись с непокорностью и готовностью к мятежу, Лахлан понял, что должен что-то делать с этим или, точнее сказать, кое с кем из своих людей.

Лахлан покачал головой, взбираясь по узкой лестнице башни, и тут же чуть не задел плечом камни стены. Эта лестница не предназначалась для удобства мужчин его роста; ее строили в расчете на то, что она послужит еще одной линией обороны на случай нападения, если враги атакуют замок. Но ни один враг еще не причинял ему такого беспокойства, как Флора.

Впрочем, ее дружба с его сестрами, ее интерес к замку и клану свидетельствовали о том, что отношение Флоры к нему смягчилось. В какой-то степени теперь она играла роль хозяйки замка, роль, предназначавшуюся для его жены. Лахлан, конечно же, заметил внесенные ею в убранство замка перемены – свежие полевые цветы в зале, драпировки на стенах, которые она добавила к прежним, и несомненное улучшение качества пищи.

А вот что касается его сестер – тут она зашла слишком далеко!

Миновав зал, Лахлан вошел в небольшую комнату: личные апартаменты служили ему чем-то вроде кабинета, куда он созывал на совет своих подчиненных.

Одно такое совещание состоялось этим утром, и потому Лахлан находился здесь, думая о предстоящей битве, которая, как он полагал, должна скоро последовать.

На мгновение Лахлан задержался снаружи, прислушиваясь к звукам волынки, потом открыл дверь и, войдя, остановился.

Мэри и Джилли хлопали руками в такт музыке, а Флора и Мердок кружились в танце. Все четверо смеялись, и он заколебался, не решаясь вторгнуться и нарушить веселье, – впервые за неделю он увидел улыбку на лице Мэри.

Лахлан тяжело переживал размолвку с сестрой. Он уже начинал думать, что, возможно, Флора права. Что, если Мэри и правда любила его капитана? И как в этом случае он должен поступить?

Лахлан был не из тех людей, кто не признает ошибок, и потому счел, что ему следует поблагодарить Флору.

Когда его взгляд обратился к ней, он ощутил стеснение в груди. Как, черт возьми, он желал ее! Ему следовало овладеть ею в тот день на берегу, но он так глубоко увяз в собственных чувствах, что перестал их понимать. И все же ему было ясно, что это не обычная страсть и не похоть.

Но даже если так, больше он этому не поддастся. Последние вести из Брекакадха свидетельствовали о том, что ситуация в Колле становилась угрожающей. Как он и опасался, Гектор опустошал его земли, и его люди требовали, чтобы он скорее что-то предпринял. Однако если бы он сейчас выступил против Гектора, то без поддержки Аргайла потерпел бы неудачу. К тому же Лахлан не мог напасть на Гектора, пока брат находился во власти капризов разгневанного короля. Промедление сводило Лахлана с ума: его инстинкты требовали немедленных действий, а осмотрительность – осторожности.

Вывод из этого мог быть только один: как можно скорее жениться на Флоре. У него не оставалось времени на то, чтобы природа взяла свое, а значит, он должен ее немного поторопить. Существовал только один способ закрепить за собой право на нее, и сделать это следовало немедленно.

Щеки Флоры раскраснелись, глаза искрились весельем. Никогда еще он не видел ее такой сияющей. Это была та самая девушка, о которой он так много слышал при дворе, девушка, способная разбить тысячи сердец.

Вот только она оказалась своевольной, упрямой и в то же время достойной доверия и сострадательной. К тому же она была одинокой, напуганной и угнетенной смертью матери, оставившей в ее душе незаживающие шрамы. Впрочем, возможно, в этом была повинна не только смерть матери, но и вся ее жизнь. Но что более всего ошеломило Лахлана – это ее страстность. Возможно, Флора была искушенной и хорошо образованной придворной дамой, но при этом испытывала такую же жаркую страсть, как и он.

Так неужели ей не достаточно этого взаимного влечения, возникшего между ними, чтобы она пренебрегла жизнью людей равнины?

– А теперь, – сказала Флора Мердоку с деланной суровостью, – следи за мной и будь наготове, когда я прыгну.

– Попытаюсь, – ответил молодой человек, – но не знаю, куда девать руки.

Когда Мердок осознал, что сказал, лицо его вспыхнуло. Они танцевали все вместе, образовав круг, а потом Мердок обнял Флору за талию и приподнял.

Лахлан замер. Ему был знаком этот танец: обычно его не исполняли под музыку волынок. В три больших шага он одолел расстояние между ними. Музыка перестала играть, и он почувствовал, что на него направлены четыре пары глаз.

– Брат! – воскликнула Джиллиан, искренне удивленная его появлением: обычно в это время Лахлан занимался делами клана.

Не отводя глаз от Флоры, Лахлан обратился к Мердоку:

– Поаккуратнее, а то ты ее уронишь!

– Знаю, – ответил Мердок, отчего-то чувствуя себя виноватым. – Я уже повторил это три раза.

Лахлан услышал смешок Джилли, но решил, что отчитает ее позже. Встав впереди Мердока, он взял Флору за руку.

– Вы позволите?

Глаза Флоры округлились, и она, хотя и не сразу, кивнула.

Лахлан дал знак волынщику начинать.

Прошло много времени с тех пор, как он бывал при дворе. Там он неплохо научился танцевать, и ему хватило нескольких минут, чтобы вспомнить нужные па. Когда сноровка вернулась, он расслабился и стал наслаждаться живостью кокетливого танца. Держа Флору в объятиях близко к себе, Лахлан чувствовал исходящее от нее нежное тепло и вдыхал слабый цветочный аромат. Сопровождаемые восторженным одобрением собравшихся на галерее, они с Флорой исполняли сложные па танца гайарда с удивительной точностью и легкостью. При этом Лахлану казалось, что он привязан к Флоре. По выражению ее лица он мог заключить, что она испытывает то же самое.