Властители Земли - [55]

Теперь, когда карающей рукой агентства стал Римо, Смиту больше не нужно было сохранять ту физическую форму, которую раньше требовала от него профессия, но скрытность как образ мышления по-прежнему оставалась при нем. Она стала столь же неотъемлемой его частью, как и очки в стальной оправе.

Он въехал в Сан-Кристобаль по боковой дороге и остановил машину на грязной обочине. Улица была раскалена сверкающим полуденным солнцем и почти безжизненна. Толстая мать семейства загнала выводок детей в лавчонку с засиженными мухами грязными окнами. Хромая, серо-коричневая собака проковыляла на задний двор в поисках выброшенного съедобного куска.

Лишь из бара футах в ста от того места, где остановил машину Смит, доносились звуки, свидетельствующие о присутствии людей. Голоса там сливались в глухой пустопорожней болтовне мужчин, у которых слишком мало денег и слишком мною свободного времени. Смит приблизился к бару, зашел внутрь и остановился у грязной металлической стойки.

– Si, senhor? – спросил бармен.

– Cerveza, por favor, – заказал Смит. Когда ему принесли пиво, Смит на ломаном испанском спросил, знает ли бармен человека по имени Сомон.

Тот в раздумье свел брови на переносице, и Смит повторил: «Сомоан», делая ударение на втором слоге.

К изумлению Смита, бармен швырнул на стойку перед его носом грязную тряпку, которой протирал столы, и повернулся к нему спиной. Остальные посетители бара на мгновение притихли, а потом разразились резким хриплым смехом.

– Senhor, – сказал, приближаясь к Смиту мужчина со сморщенным красным лицом. – Ясно, что вы ничего не понимаете. Сомон это... как вы бы сказали, прозвище. Оно означает дурак, или глупый ленивый парень. Поняли?

Он вопросительно поднял бровь, потом перевел свои слова на испанский для тех шести мужчин, что находились в баре.

– Es Rafael, si, – выкрикнул один из них со смехом.

Бармен показал ему кулак.

– Вы оскорбили Рафаэля в его лучших чувствах, – сообщил Смиту краснолицый.

– О, простите, я крайне сожалею, – мягко сказал Смит.

Он принялся было старательно извиняться перед барменом, но едва он начал говорить, мужчина с бочкообразной грудью, сидевший за столиком в углу комнаты, поднялся. Он встретился взглядом со Смитом и быстро зашагал в сторону распахнутых дверей, выходивших на улицу.

Смит отхлебнул пива, подсчитал, что кружка стоила девяносто центов, поразмыслил, дожидаться ли сдачи, потом оставил на стойке целый доллар. Он решил, что десять центов чаевых должны подлечить раненные чувства бармена.

Улица была пуста. Смит на мгновение подумал, что уход того мужчины ничего не значил, но тут же отбросил эту мысль. Десятки лет работы в разведке научили его видеть сокровенный смысл, укрытый за самыми обыденными поступками, и он вынужден был доверять своему чутью. Кроме него у Смита сейчас не было помощников.

А потом он увидел это, оно красовалось на металлическом шесте, укрепленном на крыше захудалого трехэтажного домишки в конце квартала. Вывеска. На ней не было ни одною слова. Только изображение рыбы. Может, это как раз лосось, от английского названия которого пошло и название цвета, и прозвище Сомон.

Смит увидел на нижнем этаже открытую дверь и зашел в комнату, лишенную всякой мебели, но загроможденную всяческими коробками, ящиками и упаковочными корзинами. По полу были раскиданы обрывки бумаги. По углам выстроились пустые бутылки из-под пива. Жалкая, обносившаяся женщина средних лет с лицом, застывшим в сердитой гримасе, ковыляла по коридору навстречу Смиту откуда-то из глубин квартиры.

– Si? – спросила она с видом человека, чей покой был нарушен.

– Я ищу одного мужчину, – попытался объяснить по-испански Смит. – Американца...

– Никаких мужчин тут нет, – отрезала она на довольно сносном английском. – Только женщины. Хотите?

– Нет. Мне не нужна женщина.

– Тогда уходите.

– Я ищу мужчину.

– Десять долларов.

– Я...

– Десять долларов, – повторила женщина.

Смит неохотно вручил ей купюру и прошел вслед за женщиной в глубь коридора в грязную кухню.

– Я только хотел бы поговорить, – сказал Смит.

– Идите за мной, – велела женщина.

Она повела Смита по расшатанной лестнице на самый верх дома. В полутемном, кишевшем тараканами коридоре она вдруг резко постучала в одну дверь, а потом распахнула ее.

– Говорите тут, – сказала она, впихнула Смита внутрь и закрыла за ним дверь.

Несколько секунд глаза Смита привыкали к темноте, царившей в комнате. А привыкнув, он разглядел одинокую фигуру молодой женщины с рассыпавшейся по плечам гривой черных кудрей. Она сидела скрестив ноги в углу разобранной смятой кровати в шортах и облегающей хлопковой блузке, три пуговички которой едва удерживали пышную роскошь ее груди.

Смит откашлялся.

– Это вовсе не обязательно, мисс, – сказал он, обеспокоенный тем, что голос его едва слышен. – Вы говорите по-английски? Habla ustet ingels?

Девушка выпростала из-под себя свои длинные ноги и встала. Ее шорты весьма соблазнительно натянулись на бедрах. Она молча подошла к Смиту, на губах ее играла едва заметная улыбка.

Смит так и не понял, что ее выдало. Может, нечаянный взгляд, или напряженность прильнувшего к Смиту тела. Он не знал причины, но был уже приготовлен, когда услышал первое движение притаившегося в засаде человека.