Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана - [175]

— ничего не может быть приятнее их. Показал он и миф о Циклопе. Греческим искусникам, гимнастам, актерам и музыкантам было подарено золото и серебро, была подарена и шелковая одежда.

XX. (1) Насколько все это нравится народу, не знаю, но в глазах хороших государей все это не имеет никакого значения. (2) Передают одно высказывание Диоклетиана: когда один из служащих расходной кассы, восхваляя зрелища, устроенные Каром, сказал, что эти государи приобрели расположение народа благодаря театральным представлениям и цирковым играм, Диоклетиан заметил: "Значит, над Каром здорово смеялись, когда он был императором". (3) В сущности, когда сам Диоклетиан, созвав все племена, давал игры, то щедрость его была очень расчетливой: он говорил при этом, что игры должны быть чистыми, когда зрителем является цензор. (4) Пусть это место прочтет Юний Мессала, которого я осмеливаюсь открыто осуждать. Свое состояние он отдал актерам, отняв его у наследников, тунику матери отдал мимистке, а плащ отца — миму, и правильно, если бы еще пурпурный золоченый греческий плащ его бабки носил, как платье со шлейфом, трагический актер. (5) Еще и сейчас на греческом плаще, окрашенном фиолетовым и тирским пурпуром, которым, как военной добычей, унесенной из знатнейшего дома, гордится какойто флейтист, можно прочитать имя жены Мессалы. Что сказать о полотняных одеждах, привезенных из Египта? О привезенных из Тира и Сидона тонких до прозрачности сверкающих пурпуром одеждах, которые знамениты своими трудоемкими, подобными пуху, золотыми вышивками? (6) Раздарены плотные плащи, привезенные из страны атрабатов, раздарены канузийские, африканские плотные плащи — богатство, прежде невиданное на сцене.

XXI. (1) Все это я написал в своем сочинении с целью вызвать у тех, кто в будущем будет устраивать игры, чувство стыда, чтобы они не лишали своих законных наследников их прав на наследственное имущество и не раздавали его мимам и фиглярам. (2) Прими, мой друг, этот мой дар, который, как я не раз говорил, я выпустил в свет не как образец красноречия, а ради удовлетворения любопытства. Главной моей целью было, чтобы красноречивому человеку, который пожелал бы изложить деяния государей, не пришлось разыскивать материал и чтобы мои книжки стали слугами его красноречия. (3) Тебя же прошу: будь доволен и стой на том, что мы хотели написать лучше, нежели сумели это сделать.

Послесловие

Эта книга охватывает полтора века истории Римской империи — со 117 по 284 г. н. э. На это время приходятся две очень непохожие друг на друга эпохи в истории великого государства, простиравшегося от Рейна и Дуная до Сахары и от Атлантического океана до Евфрата. Первая из них — это так называемый "золотой век" империи, время правления династии Антонинов (117–180 гг. — Адриан, Антонин Пий, Марк Аврелий), период мирного сотрудничества императоров и сенатской знати, спокойствия в провинциях, затишья на границах. Вторая падает на так называемый "кризис III века" (от Максимина до Нумериана, 235–284 гг.). Она — полный контраст: императоры ставленники солдатчины, каждая армия выдвигает своего узурпатора, между ними ведутся непрерывные гражданские войны, провинции разорены, с севера вторгаются германцы, с востока — персы. Между этими эпохами лежит как бы переходный период — правление династии Северов: Септимий, Каракалл, Гелиогабал, Александр (193–235 гг.), — гражданских войн еще нет, но империя уже стиснута военным кулаком. Останавливается повествование на пороге новой эпохи временного укрепления империи — когда императорам Диоклетиану (284–305 гг.) и Константу (306–337 гг.) удалось восстановить относительное единство державы еще на столетие.

Из нескольких посвятительных обращений следует, будто бы именно эти императоры поручили написать биографии своих предшественников шести историкам: Элию Спартиану, Юлию Капитолину, Вулкацию Галликану, Элию Лампридию, Требеллию Поллиону и Флавию Вописку. Мы ничего не знаем о них, больше они ничего не написали, и имена их больше нигде не упоминаются. Манера изложения и стиль у них одинаковы — все они пишут, как один человек. Поэтому в современной науке этих авторов принято называть scriptores historiae Augustae, "сочинители истории Августов" (имя "Август" стало к этому времени титулом правящего императора). Заглавие "Властелины Рима", под которым напечатана сейчас эта книга, — условное.

Почему именно императорские биографии стали формой описания римской истории? Совсем не потому, что этот жанр лучше помогал ее понять. Для этого лучше подошел бы традиционный тип летописи, год за годом освещающей события, происходившие во всех концах империи. Римскому плебсу было не так уж важно, кто его тешил хлебом и зрелищами, а жители провинций — кто их угнетал налогами и разорял междоусобными войнами.

У императора Адриана мог быть дурной характер, но чувствовала это только его семья и близкое окружение, а не Рим, не Италия, не средиземноморская держава. Однако читателям свойственно любопытство, а политической пропаганде — плакатное упрощение. Пропаганда четко делила правителей на хороших (миротворцев) и плохих (мятежников). А исполнители старательно расписывали биографии первых эпизодами высокого благородства, а вторых — самыми низкопробными сплетнями. Если сплетен недоставало, их выдумывали.