Властелины моря. История золотого века греческого флота - [40]

Пьеса Фриниха бесследно исчезла в анналах, и точно так же покатилась под уклон карьера Фемистокла-политика. Через два года после премьеры «Финикиянок» афиняне проголосовали за то, чтобы предать его остракизму. Правда, такая мера не всегда означает конец политической жизни. Скажем, Ксантипп и Аристид вернулись к власти, пережив позор и изгнание. Но Фемистоклу судьба не улыбнулась. Примерно на середине его десятилетнего изгнания мстительные спартанцы и завистливые афиняне возобновили прежние интриги, что привело к выдвижению формального обвинения в измене. Народное собрание направило Фемистоклу вызов в Афины, где он должен был предстать перед судом.

Не желая предаваться воле своих переменчивых нравом сограждан, Фемисктол, преследуемый афинскими посланниками, бежал сушей и морем через весь Пелопоннес и Керкиру, затем, по горам северной Греции, в Македонию, и, наконец, на корабле в Персию, в эту единственную гавань, где можно укрыться от длани афинского закона. Победитель при Саламине и отец афинской морской мощи закончил свои дни как трофей, доставшийся персидскому монарху, — наполовину пленник, наполовину наместник царя в греческих городах Малой Азии.

Умер Фемистокл изгнанником, с которого так и не было снято обвинение в измене. Поэтому детям не разрешили перевезти его останки в Афины. Ни памятника ему не поставили в родном городе, ни поминальной молитвы не прочитали. Много лет должно было пройти, чтобы сограждане отдали наконец должное основателю флота: «Именно он первым открыл афинянам глаза на то, что их будущее связано с морем. Так он сразу стал в ряд тех, кто закладывал основания империи». Эти слова принадлежат Фукидиду, историку, родившемуся через несколько лет после смерти Фемистокла. «Это был человек, — продолжает Фукидид, — умевший провидеть будущее и сокрытые в нем возможности добра и зла. Пытаясь охарактеризовать его в нескольких словах, можно сказать, что благодаря силе ума и деятельной натуре этот человек был непревзойден в совершении именно того, что надо и когда надо».

Со смертью Фемистокла у Кимона не осталось в Афинах соперников. Год за годом он сохранял верховенство, выходя летом на морскую охоту, а в свободное от военных дел время принимая у себя дома видных, да и простого звания граждан. Впрочем, при всем своем демократическом нраве, Кимон всячески выпячивал собственное довольно тщеславное представление о будущем города. И образцом ему, как ни странно, служила Спарта.

Единственные среди греков, спартанцы, едва достигнув зрелости, находились постоянно в состоянии боевой готовности. Удерживая под пятой враждебных илотов и иных данников, спартанцы всех сословий и разрядов, вплоть до царей, стали военным народом. Они проходили постоянную физическую подготовку, и в греческом мире их боялись больше, чем кого бы то ни было. Кимон безоговорочно восхищался Спартой: он даже одного из своих сыновей-близнецов назвал Лакедемонием, то есть «Спартанцем». В спартанском образе жизни — город как вооруженный военный лагерь — он видел пример, которому должны следовать и афиняне, если хотят сохранить лидирующее положение в Делосском союзе.

Под руководством обладавшего несомненной харизмой Кимона афинское общество «оморячилось» с головы до пят. До Саламина представители низшего сословия феты никогда не готовились к военной службе. А теперь они каждую весну выходили в море тысячами, садясь за весла или осваивая ремесло впередсмотрящих, рулевых, старших по команде. Гоплиты тоже периодически меняли место службы, то поднимаясь на триеры, то отправляясь за моря сражаться на чужой территории. Самые состоятельные из афинян участвовали в морских делах в качестве триерархов — командиров кораблей и финансистов, на чьи средства строились новые галеры.

Ну и окончательно превращаясь в город моря, Афины взяли за правило выбирать политических лидеров не из круга законодателей или ораторов, но из среды военных. Хотя высшая власть принадлежала народному собранию, власть исполнительная сосредоточивалась в руках ежегодно избираемых десяти генералов, или стратегов. Это и впрямь были генералы, рассматривавшие и решавшие все военные дела: флот, армия, фортификационные сооружения, иногда даже дипломатия. Более того, однажды, во время театрального фестиваля, когда молодой Софокл впервые бросил вызов Эсхилу, судьями выступили именно стратеги во главе с Кимоном.

Каждый из них представлял свою филу. Фемистокла некогда избрали сограждане из четвертой филы — Леонта; Ксантиппа и Перикла — из пятой, Акаманта; Кимона — из шестой, Ойнея. Вслед за Мильтиадом все эти люди исключительно высоко подняли престиж военачальника, и если кто-то из честолюбивых граждан хотел достичь действительно важного положения в Афинах, то иного пути наверх, кроме как через армию или флот, не существовало. Так создалась политическая «власть генералов», которой предстояло продержаться целое столетие.

Афины и их флот преуспевали, а вот энтузиазм союзников постепенно сходил на нет. Иным бесконечная, вяло текущая война с персами представлялась непосильным и ненужным бременем. Ведь персидские корабли годами не появлялись в Эгейском море. В результате возникло недовольство, и мало кому уже хотелось вовремя платить взносы и участвовать в совместных действиях с тем энтузиазмом, которого ожидали от своих союзников Афины и какой предполагался взаимно принятыми обязательствами.