Властелины моря. История золотого века греческого флота - [30]

Судя по всему, история повторялась. Точно такое же сообщение, и тоже ночью, военачальники Ксеркса получили от греческого перебежчика у Артемисия. Тогда они не поверили, и грекам удалось ускользнуть. Теперь персы не собирались повторить прежней ошибки. Сообщение было передано Ксерксу, и тот велел быть готовым к броску на Саламин завтра вечером. Он также распорядился подготовить колесницу, которая доставит его на вершину холма, откуда открывается вид на остров. Царь был убежден, что в его присутствии персы у Артемисия будут выглядеть куда достойнее. Теперь он решил наблюдать за сражением лично.

Наутро случилось небольшое землетрясение, но, несмотря на дурной знак, Ксеркс дал сигнал к отплытию. Выстроившись в боевой порядок, персы ожидали появления противника у входа в пролив, но никого не было видно. В полдень армада вернулась в Фалерон, и экипажи сошли на берег пообедать. Иное дело, что в предвидении ночных событий гребцы оставили весла в уключинах. После заката экипажам было приказано вернуться на борт.

В беспрецедентных ночных действиях должен был принять участие весь персидский флот. Части триер предстояло направиться к южному побережью Саламина и заблокировать узкий проход в открытое море у западной оконечности острова, в районе Мегар. Основные же силы войдут в пролив Саламина. Ксеркс напутствовал персов теми же словами, что произнес, отправляя свой флот к Артемисию: уйти не должен ни один грек. Его люди были преисполнены уверенности в успехе. Рассаживаясь по местам, экипажи приветствовали друг друга воинственными возгласами.

План персов заключался в том, чтобы под покровом ночной темноты либо захватить греческие суда, либо повернуть их вспять, не давая выйти в открытое море. Рассвет застанет армаду занявшей позиции у северной оконечности пролива и готовой сокрушить все, что осталось от раздробленного, как можно ожидать, и утратившего боевой дух флота противника. Персы уверились благодаря хитрости Фемистокла, что афиняне перейдут на их сторону. Победа казалась предопределенной, как оно и должно быть, когда за действиями своих подданных наблюдает сам Царь царей.

Когда солнце свалилось на запад, освещать море осталась одна-единственная звездочка. Триеры медленно отвалили от берега и выстроились в линию, по три в ряд. Именно в таком порядке персы, памятующие о тройном превосходстве в силах, предполагали войти в пролив. В полночь над горой Гиметт медленно покачивалась луна, величественно сопутствуемая планетой Зевс, как греки именовали Юпитер. Полнолуние было уже четыре дня назад, но луна светила еще достаточно ярко, чтобы впередсмотрящие могли прокладывать курс триер. Шедшие впереди финикийские суда начали медленно поворачивать на запад. Они прошли мимо острова Пситталея и оказались у входа в пролив. Никто уже особенно не веселился. Наступила тишина. Следом за финикийцами в пролив втягивались остальные — нескончаемый поток судов, растянувшийся на целые мили вдоль побережья Аттики. Лишь приглушенный скрип весел и переливающиеся светом гребешки волн отмечали проход кораблей.

Последними, через много часов после авангарда, в пролив вошли триеры ионийских греков, второй по величине (после финикийцев) эскадры персидского флота. Большинство из них базировались в греческих городах Малой Азии либо на островах, рассыпанных вдоль азиатского побережья. Лишь семнадцать пришли из Киклады, архипелага скалистых островов в Эгейском море. От этого подразделения, образующего тыл могучей армады, с решимостью отчаяния откололся один экипаж. Он состоял из жителей Теноса, острова, расположенного к востоку от Аттики, которые не смогли смириться с подданством персидскому царю. В этот судьбоносный час они тайно сговорились бросить Ксеркса и перейти на сторону греков. Соотношение сил им было известно, как известно было и то, чего ожидают персы от завтрашнего дня. И все равно рулевой принялся табанить, мягко меняя курс и все больше отставая от ровно идущей вперед эскадры. Одинокая триера взяла курс на огни греческого лагеря, находящегося на Саламине, где несколько часов спустя наступит торжество чести и свободы.

Под исход ночи транспортные суда переправили на остров Пситталею четыреста отборных персидских воинов, ударный кулак всей армии. Афиняне почитали это место священным островом великого Пана, бога лесов и рощ, покровителя пастухов, нагоняющего «панический» страх на всех, кто осмелится нарушить его покой. Для персов же это была всего лишь стратегически выгодная позиция для размещения армейского резерва. Если развернется сражение, эти воины окажут поддержку своим товарищам, которые по той или другой причине попадут на этот остров, а вместе с тем добьют греков, спасшихся с затонувших кораблей.

Передовые финикийские триеры уже достигли того места, где пролив сворачивает на север, к Элевсину. Занимая позиции, как и прежде, по три в ряд, суда разворачивались и становились носом ко все еще невидимому в темноте берегу Саламина. Таким образом, бесконечно на вид растянувшаяся линия свернулась в четкий боевой порядок, лицом к югу. Тыловые суда должны были, по замыслу, страховать авангард, предотвращая одновременно вражеский diekplous. Триеры могут маневрировать в ночное время, но атаковать не способны. Впередсмотрящим и рулевым необходим свет для того, чтобы управляться с таранными орудиями и отличать своих от чужих.