Властелин Урании - [12]

В Кронборгском дворце львы виднелись повсюду: над арками и сводами дверей, у подножий лестниц, крылатые, строящие гримасы, с грозным, как у горгон, оскалом и гривой, в которой гнездился клубок змей.

Вечером к нему явился человек с громким заносчивым голосом, чья круглая борода и вся физиономия тоже напоминали львиную морду. Он распространялся об астрономии, пил с Сеньором до ночи и завалился с ним рядом спать на его ложе. Лакею насилу удалось его раздеть, так он нализался. Ольсен, спавший внизу с какой-то служанкой, вернулся только под утро. Слуги господина Браге и его гостя растирали друг другу руки, такой дикий холод стоял в покоях. Я же все больше старался сложить поудобнее и отогреть заледеневшие члены моего брата да не испачкать рубаху, о чем мне было велено особо печься, ведь завтра меня будет испытывать король.

Когда меня по длинной, выложенной сверкающим мрамором галерее и ошеломляюще громадному коридору вели к королю Фридриху, солнце уже стояло высоко. Монарх пребывал в обшитом деревом кабинете, занимавшем одну из башен, окна которой выходили на спокойное море. Вдали по мерцающей глади вод было разбросано множество судов.

Наш Сеньор вошел первым, прижимая ладонь к груди. Я слышал, как среди высоких особ, что сгрудились у подножия лестницы со шляпой в руке, лежащей на эфесе шпаги, пробегали смешки, мишенью которых служил он. Однако же ему, по-видимому, удалось противостоять им, храня на лице выражение кротости и терпения наперекор неподвижности черт, которая объяснялась просто-напросто опасением обронить вермелевый нос. Пока мой хозяин беседовал с принцем, явились двое пажей, чтобы расстегнуть на мне одежду. Наконец меня подтолкнули в спину, я одолел три ступеньки и оказался лицом к лицу с монархом, с головы до ног облаченным в желтое. От него пахло смесью меда и пепла. Бородатое лицо с острым подбородком выражало крайнее утомление, а узенькая корона волос, венчая лысый череп, образовывала над его ушами подобие двух ручек, словно у корзинки.

Мне приказали разоблачиться. Вдоль изукрашенных резным деревом стен кабинета прошелестел вздох сострадания при виде обнажившегося уродства. Я разгибал ручки и ножки моего брата, меж тем как Сеньор не жалел красноречивого пыла, напоминая королю, что это диво не столь любопытно в сравнении с моей памятью, каковая по неведомой причине способна не только удерживать все впечатления, но и располагать их в безукоризненном порядке.

— Об этом ты уже говорил, — раздраженно проворчал король и велел принести книгу благочестивого содержания.

Мне, по обыкновению, хватило одного взгляда, чтобы запомнить страницу, потом я повторил все фразы, что на ней были, потом все слова по отдельности, их же задом наперед, да к тому же определил и число слов.

— А теперь, — король повернулся к моему Господину, словно ему претило обратиться прямо ко мне, — пусть назовет число букв.

Я назвал, и по монаршьему приказанию их тотчас стали пересчитывать. Когда слуга, который держал книгу обеими руками на весу, кончил счет, он заявил, что я пропустил две буквы. По-видимому, всех этих аристократов аж распирала неприязнь к моему хозяину, она ждала только повода, чтобы выйти наружу: их физиономии так и расплылись в ухмылках. Повернувшись ко мне, Сеньор одарил меня злобным, прямо-таки иудиным взглядом, и я понял, что он готов усомниться в моем таланте, который только что объявлял безошибочным.

Но второй подсчет, который тут же произвели, подтвердил мою правоту. Тут уж господин Браге без малейшей скромности восторжествовал над насмешниками. Грудь выпятилась, глаза засверкали, едва не затмив блеск его носа. Чтобы умерить столь буйное тщеславие, король велел спросить меня, сколько волосков в его бороде. Эта острота привела в восторг всех присутствующих за исключением его наследника, будущего короля Христиана IV, который был чуть постарше меня.

Он был наряжен в длинноватый зеленый камзол, его подбородок несколько выдавался вперед. Рядом с ним стоял Мунк, один из членов королевского совета, тощий, чернявый, как ворона, в серых коротких штанах, собранных в складки на коленях. Его шпага, торчащая из-под плаща и при каждом наклоне приподнимавшая его, напоминала хвост той самой птицы, чей клюв он также гордо выставлял напоказ. Тонкость, длина и заостренность его носа, должно быть, оскорбляли чувства моего господина. Впрочем, мне не потребовалось много времени, чтобы осознать, что господин Браге во всем усматривает поводы оскорбиться и, стремясь заклясть грозящую ему немилость, лишь ускоряет наступление беды.

На следующий день он допустил промах, утверждая, что подлинное достоинство присуще одной лишь науке, и призвав юного принца в свидетели своей правоты. Сеньор заявил старому монарху, что он, мол, не сомневается: придет день, и ему удастся убедить его сына, будущего государя, изучить астрономию и обратить свои помыслы к возвышенному. На что принц, без сомнения, сильно задетый, отвечал, что величие человека не зависит от рода его занятий: мудрецы, без сомнения, встречаются и среди смотрителей маяков, но было бы затруднительно отыскать смотрителя маяка среди мудрецов.