Властелин страны кошмаров - [6]

Она кивнула на картонную коробку.

— Тут вы найдете кое-что спиртное, электрический обогреватель и еще несколько вещей, которые немного скрасят вам жизнь.

— Спасибо, — сказал Джим.

Где-то в глубине дома раздался стук молотка.

Линн Макэндрю огляделась вокруг.

— Я думаю, все будет хорошо. У вас, я имею в виду. Я слышала, какой у вас выдался тяжелый год.

— Надеюсь, все будет отлично.

— Прогуляйтесь в город, познакомьтесь с кем-нибудь. Устраивайте вечеринки. Вряд ли тут можно что-нибудь испортить, правда?

— Но ваш муж сказал…

— Он боится, что про этот дом узнают кредиторы и захотят наложить на него лапу. Говорю вам, постарайтесь немного развлечься. Пусть все плохое останется позади, хорошо?

В эту минуту вернулся Макэндрю, и Джим не успел ничего сказать в ответ. В руке Макэндрю держал новенький молоток, на ручке еще остался оранжевый ценник.

— Я как раз советовала нашему сторожу устраивать тут оргии, — сказала его жена.

— Очень смешно. — Макэндрю повернулся к Джиму. — Электрические пробки в холле, вода перекрывается в садике перед домом. Хотите узнать что-нибудь еще?

— Пожалуй, нет.

— Хорошо. — Макэндрю убрал молоток в карман. — Нам еще нужно успеть уложить вещи, чтобы не опоздать на самолет.

Они вышли во двор. С двух сторон его окружали надворные постройки. С третьей был забор и двустворчатые ворота. Выступ крыши служил навесом над дорожкой к дому. Линн и Джим укрылись под ним от дождя, пока Макэндрю, подняв воротник, торопливо открывал дверцу «БМВ».

— Хорошая машина, — сказал Джим.

— Мы ее взяли напрокат, — тихо ответила Линн. — В отличие от виллы, куда мы сейчас едем, ее мы занимаем временно.

Макэндрю наклонился и открыл пассажирскую дверь. Пришло время отправляться.

— Берегите себя… как правильно: Джеймс? Джим?

— Друзья зовут меня Джимбо, — сказал Джим Харпер.

Глава 3

Мокрый шифер и туман — только это осталось в памяти Джима после первой недели пребывания в городке, где ему предстояло провести всю зиму. Дом, в котором он жил, был расположен в миле от города, на крутом обрыве у моря. Стоя у эркера в большой гостиной, Джим мог одним взглядом охватить всю набережную. На берегу был довольно большой пляж, в дальнем его конце виднелся металлический пирс. По нему стало опасно ходить, и его закрыли десять лет назад. Еще дальше был мыс, а за ним — весь остальной мир, по которому Джим так соскучился.

На следующий же день он зашел в банк и уладил свои дела с помощью педантичной блондинки. У нее на груди была табличка с надписью «Мисс К. Приор». Весь день потом он размышлял, как можно расшифровать это «К.», и закупал банки и пакеты с едой, чтобы начать обживать кухню. Вечером, когда наступили неуютные сумерки, но окончательно еще не стемнело, он опять спустился в город. Где бы он ни слонялся в тот вечер, он все время возвращался к железным воротам у входа на пирс.

Правда, в других частях города не было ничего особенно привлекательного. Большие отели времен короля Эдуарда, выходившие на набережную, были закрыты по случаю мертвого сезона, и жизнь в городке почти замерла. Многие магазины были заперты на засов, пассаж на набережной забит фанерой. На часах летнего театра не было стрелок, а касса в несколько слоев была оклеена прошлогодними афишами.

Казалось, все улицы — серые, крутые и пустынные — вели к пирсу.

Он не мог понять, почему так получалось, и задумался, облокотившись о парапет, отделявший набережную от пляжа. Металлическая конструкция пирса, нависшая над песком в ожидании, когда прилив вернет ей утраченные пропорции, казалась выброшенной на берег. Сильнее всего внимание Джима привлекала облупившаяся деревянная башня-фантазия в дальнем конце пирса, над морем. Часть ее когда-то обгорела. Поврежденный участок был обнесен лесами, но никаких следов ремонтных работ не было. Ворота, ведущие на пирс, сверху обмотаны проволокой и заперты висячим замком.

«Да, Джим, — подумал он, — это тебе не Гштаад».

Он получил пару коротких писем от австралийца. В последнем тот писал, что собирается возвращаться домой через остров Бали. Еще Джим узнал, что Рашель Жено, о которой говорилось не иначе как о «недоступной и обожаемой», теперь была в Париже и получала свою порцию тяжкой реальности, смиренно отбывая срок обучения в каком-то доме мод. О своем путешествии австралиец писал, что в нем «много мучений и мало экстаза», и заканчивал пожеланием скорейшего выздоровления. Он тщательно избегал упоминать о каких бы то ни было обстоятельствах той роковой для Джима ночи.

Сам Джим мало что помнил. У него в голове был полный туман, перемежавшийся обрывками кошмаров. Ему здорово повезло, что они осмотрели комнату и спустили наркотики в унитаз, не то из больницы он мог попасть прямо в тюрьму. Но Джим не знал, как наркотики оказались в его комнате, не помнил, что случилось с ним и даже что он делал в предшествующие этому две недели.

Поправлялся он медленно. Вначале его преследовали кошмары, настолько яркие и подробные, что в это трудно было поверить. Потом они прошли, как прошел и частичный паралич, только левая рука потеряла чувствительность и Джим утратил периферийное зрение тоже с левой стороны. Но он этого даже не замечал, просто приспособился поворачивать голову влево немного больше обычного.